Родная партия

Её ноги стали играть с моими, а я всё никак не мог расслабиться. Пытаясь понять, что не так, разум постоянно приходил к мысли: “Не вкрашился, нет привязанности, чуждый человек” К тому же все статусы перепутались. Я её муж. Ага. Тут хотя бы подружиться для начала. Она меня старше на десять лет. Физиологически же мы равны.

– Красивый слоник, – кивком указал на статую. Большой мастодонт держал стойку, хоботом обливая себя.

– Это памятная вещица. В знак советско-индийской дружбы. От посла. Неважно, я её всё равно не люблю. При первой возможности сдам куда-нибудь, – Лира достала маленький металлический портсигар, положила на тумбочку стеклянную пепельницу и закурила. – Ну, рассказывай.

– О чем? – удивился я.

– Обо всём! – из воды вынырнул витиеватый дамский жест рукой вверх, с большим намеком на то, что пора вести душевный разговор. – Как жилось в твоей стране? Люди были счастливы?

Внутри меня повисла мрачная тишина. Розовое масло от воспоминаний остро, почти болезненно ударило в нос.

– На самом деле, плохо. Очень плохо.

– Не верю, – большая затяжка, выдох и клубок дыма отправился на потолок. – Ах черт, форточку открыть забыла.

С тяжестью вылез из ванны, наспех вытерся и раскрыл окно. Июльский шум сразу же ворвался в комнату. Запрыгнул обратно, растянул улыбку до ушей. Сейчас сгорю со стыда.

Только нет, я не в порядке. В ужасе мое сердце колотится от того, что сижу с красивой девушкой, которая вдобавок “жена”, и не знаю, как правильно себя вести. Одно для себя понял, что к хукап-культуре не отношусь. Одного присутствия мало – нужно влюбиться. Но нужно ли?

Ладно, поведенческий эксперимент продолжается.

– Ты похудел! – заметила Лира.

– Что за лев этот тигр, да? Я занялся собой. Довёл количество отжиманий до двадцати. Прошлый владелец тела отжимал только бутылки.

– Да… Вернемся к теме. Не верю тебе. Что может быть хуже совка? – Лира бросила в меня большой кусок пены. – Ну скажи мне, что?

– Ядерная война. Невыносимое воспоминание, поверь.

– И кто начал? Мы?

– Да с чего вдруг? – огрызнулся я.

– А кто же ещё? – дымок улетел в потолок. – Ты знаешь, о чем сейчас говорят на Западе? В моем 1985-м?

– Что-то припоминаю…

– Да, Андрюша. В Берлине, Париже, Лондоне, во всех европейских городах рассказывают о наших ракетах. Довелось перед отъездом почитать газеты. “Либерасьон”, “Таймс” и “Форвертс”, наверное, знаком с ними в будущем. Заголовки вовсе не богемные, весьма приземленные. Ядерные ракеты средней дальности нацелены на их страны. И это ни разу не озабоченность. Это страх. Как мне не предположить, что наших рук дело?

– С их стороны ведь тоже ракеты стоят. Першинги не воздушный шарик.

Лира усмехнулась. Она потушила сигарету, нырнула под воду, а после почти что выпрыгнула.

– Так кто в твоем 2028-м начал? Уж не товарищ Лигачев?

– Трамп.

– Кто это?

– Президент США.

Секундное замешательство.

– И зачем ему уничтожать мир?

– Придурок, дегенерат, шиз. Я не знаю, Лира. Официально мы якобы потопили американскую подлодку. События прошли очень быстро.

– Ясно… – у Лиры словно испортилось настроение. – Нет, зай, давай зайдем с другой стороны. Расскажи, как там жилось до того, как случилась ядерная война. Вы же не под бомбардировками находились последние годы.

– Ну как сказать, – пришел мой черед усмехнуться. – Когда-то “Таурус” падал, когда-то “Си Шторм” бабахал, а ещё дроны периодически делают об здание шлёп.

– Что такое дрон?

– Беспилотник. Летающая машина, человек управляет дистанционно.

Лира многозначительно кивнула. Я попытался выключить кран, но она тут же остановила: “Не стоит. Шум прекрасно мешает лишним ушам”

– Люди всё так же друг друга стараются уничтожить? – в её вопросе отчетливо слышалось разочарование.

– Не все. Да ладно, это я надушнил сейчас. Иногда было прекрасно. Интернет, постоянная смена занятий, сериалы, Майнкрафт, жизнь в комьюнити… Просто пойми, меня уничтожило ядерной бомбой, буквально на молекулы разбросало по Москве. Но! Вместо того, чтобы исчезнуть, я вынужденно оказался в СССР, в теле какого-то комсомольца-алкаша. Ну такое.

– И как тебе? Гляжу, ты не столь категоричен в отношении него по сравнению со мной.

– В отношении “Андрея Ивановича”?

– Ой, да забудь о нем, – в меня снова полетел комок пены. – Страшный сон, а не человек. Всё, нет его. Есть Андрей Григорьевич Озёров, мой муж и настоящий душка.

– Между нами разница другого характера, Лира.

– И какая же?

– Вот как тебе объяснить? – я потер напотевший лоб. – Смотри. У вас, номенклатуры, взор обращен на Запад. Хотите жить по-западному, получать удовольствие от прелестей богатой устроенности.

– Что же в этом плохого, дорогой? – Лира фыркнула в пену.

– Плохо не то, что хочется жить по-западному. Ужасно, что большинство из вас, судя по моему опыту общения, совсем не хочет сделать так в своей стране. Вот мое отличие. Если я позволю вам повторить всё так, как было в моей истории, то закончится апокалипсисом. У меня только один выбор – менять, делать иначе, пытаться создать другую хронологическую ветку.

– Это неизменяемая страна, – Лира со всей силы сопротивлялась. – Не жалею, что родилась в России. Но тихо сидеть, уткнувшись в самиздатовскую книжку, не хочу. Мне нужно летать, парить, быть свободной. А менять… У реформаторов жизнь несчастливая. Думаешь, Горбачев что-то изменит?

– Попытается. Советского Союза не станет, – я кинул в неё комок пены. – Коммунизм окончательно умрет. Всё как ты мечтаешь.

Лира громко засмеялась: “А Ильича похоронят?”

– Нет, из пушки выстрелят в сторону Швейцарии, – сыронизировал я.

– Да ты что?! Нет, постой, ты мне врешь. Ты улыбаешься!

– Конечно вру. И в двадцать восьмом лежал.

– Ну вот видишь? Россия не меняется.

– Там поменялось так много, что всего не счесть. Чтобы рассказать, одного вечера будет мало.

– А что останется вместо СССР? – Лира заиграла пальцами в струе воды.

– Всё пойдет не так, как могло бы быть в лучшем виде. Пятнадцать независимых стран с гигантской кучей проблем. Некоторые из них повоюют друг с другом.

“Жена” озабоченно взглянула на меня. “О как. Что ж. Это стоило ожидать”, – грустно вздыхая, она окунулась. Пена осталась на её мокрых волосах.

– У тебя не было девушки, – внезапное заявление вызвало во мне оторопь.

– Вообще-то да, – не стал юлить перед ней. – Предпочел бы в двадцать лет посмотреть на мир, пожить для себя, осознать как личность.

– Безумно интересно, почему. В твоей эпохе нормально не иметь отношений до двадцати?

– У всех по-разному. Как у людей. Но да, мое поколение не очень спешит прыгать в отношения. Лучше подходить к этому осознанно.

– А я другая. Живу красивыми моментами, охочусь за мигом прекрасного. Человеческий удел короток. Была бы моя воля, то всем советским людям подарила свой взгляд на жизнь. Вот почему мы такие мрачные? Даже немцы не так суровы, как мы.