Родная партия
Шрифт:
– Так ты мальца соврал мне, получается? – у Курочки от ветра волосы взъерошились.
Повышать ставки с ним опасно. Наверное, это неприятно признавать, но лучше сдаться ему в маленьком преступлении, чем создать одно гигантское.
– Извини, Сережа. Ты прав, некрасиво получилось. Сейчас, когда ты поднял разговор, я понял, что в твоих глазах это выглядит не лучшим образом.
Курочка молча шел. Я продолжил:
– Знаешь, у меня возникли проблемы в комсомоле. Эта нападка из от отдела комсомольских органов сильно задела. Выкрутиться удалось, но думаю, что скоро последует ещё одна атака.
– И ты решил обратиться
– Чтобы идти сам знаешь куда.
– Ах вот оно что… – у Курочки брови поднялись. – А про меня забыли?
– Тебя забыть? Хорош, шутник. Я специально спросил у Вани, как твои дела.
– Не стоило спрашивать. Раз сижу в комсомоле, то дела прежние.
– Прости, – положил ему руку на плечо. – Мне нужно было поговорить с тобой. У меня от тебя тайн нет.
– Хорошо, – вздохнул Курочка. – Пошли дальше.
Мороженщица сидела у белой тележки, усталая и недовольная.
– Будешь? – ткнул пальцем на неё.
– А давай.
– Две “Лакомки”, пожалуйста.
И вот когда мы присели на скамейку, заели мороженым жару и расслабились, я перешел в контрнаступление. Сергей должен знать, что у меня тоже есть границы:
– Но вот что меня смущает, Сережа.
– А? – у друга вся верхняя губа была в белом пломбире.
– Как так получилось, что ты ничего не знал о заговоре? Секретарь ЦК комсомола, опытный аппаратчик, а прошло мимо ушей. Не верится как-то.
– Ты меня в чем-то подозреваешь, что ли?
– Видишь ли, я перед тобой всегда откровенен. Когда меня выписали из больницы, то пришел сперва к тебе, не к Мишину даже. И потом, когда шепнули, что у Ивана Ивановича есть план выкинуть меня из комсомола, я не на шутку встревожился. Мол, а почему узнаю не от лучшего друга?
– Я не знал, что Елфимов против тебя в аппарате ЦК что-то готовит, – Курочка перестал есть мороженое.
– А что ты тогда вообще знал? Вот тебе неприятно, когда за твоей спиной полезные связи налаживаю. Хоть ты и свел меня с этим лунатиком Иваном, мое честное обещание закончилось по факту на субботней встрече. Напомню, что встреча не состоялась – попал в аварию. Повезло, почти без царапин. Мой водитель до сих пор в больнице. Короче, потерял билет наверх. Чтобы это исправить, связался с ним самолично. За спрос не бьют. Ты же понимаешь, моей вины нет в том, что тебя не перевели в работу ЦК КПСС?
– Ну да, – тихо произнес Курочка.
– Так вот. Позволь мне сделать предположение. Ты знал что-то о заговоре. Наверное, искать твоего участия в нем не нужно. Но обидно, что своего друга ты оставил в беде.
– Я не участвовал вместе с Елфимовым, честное слово, – Курочка положил руку на сердце. – Когда узнал, то замешкался. Каюсь. А потом ты вернулся из больницы, и тогда сразу же принялся защищать тебя.
Очень захотелось айкоса. Не знаю, насколько смущен тридцатилетний Курочка, но моя двадцатилетняя душа требовала перезагрузки от эмоций. Кажется, я понял, что этот советский ловелас дорог мне. Он не серый, живой, несмотря на должность и статус – простой. Искреннее в простом. Хотя в прошлой жизни у меня не было ни одного друга с таким типажом поведения, как у Курочки.
– Ты обиделся на меня? – спросил он, вытирая мороженое салфеткой.
– У нас возникло недопонимание.
На пару минут установилась тишина.
–
Сергей, в моей жизни случилась большая перемена. Думаю, и так заметил. Мы, комсомольцы, судьбой сплочены, но всё же я нуждаюсь в друге, товарище, напарнике, который пулеметную ленту подаст в трудную минуту. Вроде как договорились, что идем вперед вместе. Детский сад какой-то. Не завидуй своему товарищу. Доверие строится поступками. Пусть это будет нам уроком – друг от друга ничего не скрываем, всегда и везде боремся с врагом, как со своим личным, поддерживаем.– Согласен, – Курочка протянул пятерню в знак примирения. – Клянусь считать тебя как своего брата.
– У тебя лапа грязная, – засмеялся я. – Вся в пломбире. Хрюшка.
– Пятачок свой видел? – пальцем мазнул мне по носу. – Во, погляди.
– Дай салфетку!
– Нет, так ходи.
Засмеялись. Машины шумно ездили по проспекту. Вечер вошел в силу, жара стала спадать.
– Андрей, а что будешь делать с Елфимовым? – Курочка посмотрел на меня. – Вернее, что мы будем делать?
– Ничего.
– Вот так?
– Ну да. Зачем его трогать? Ты хоть знаешь, чего ради он взбаламутил воду?
– Ему не понравились твои чудачества за последние месяцы. К Мишину ходит и рассказывает, какой безответственный Озёров, совсем нам не товарищ. Потому решил сбросить из аппарата, как только подвернулся случай с автомобильной аварией.
– Надо же, какой креативный товарищ Елфимов. Не осуждаю, это его выбор… но осуждаю.
– Стоило бы ответить ему за такое.
– Да зачем? – скривился я.
– Ну что ещё зачем?
– Предлагаешь по-сталински разобраться в центральном аппарате комсомола?
– Нет. Обойдемся без Сталина.
– Обойдемся без нападок на Елфимова, – отрезал я. – Это бесполезно. После него придет другой, третий, четвертый… Комсомол тесноват для подобных интриг. У него могут быть какие угодно полезные задачи, но только не тренировка в политике. Всё решает старший брат.
– Тогда что мы будем делать?
– Как что? Нас ждёт родная партия, Сережа. Только в ней имеется крыша от всех ураганов и дождей. Так что вперед, к победе коммунизма, комсомольцы выступают в поход. Не слышу твоих громких и бурных аплодисментов, товарищ Курочка!
Глава 11. Грани знакомства
Чем отличалась фигура Лиры от фигуры Татьяны?
У Татьяны всегда подчеркнуто деловой стиль и строгие контуры. Она ничем не выделялась, не было никакой особенности во внешности, простая красота молодости.
Тело Лиры очень гибкое: грани мягки, тонки, изящны и грациозны. Худоба шла ей, отражала суть личности – порхающая в синем небе свобода. Глядя на неё, спокойно раздевающуюся передо мной, я поймал себя на мысли: “Ну, была не была? Всё-таки по паспорту мы честные сожители, паспорт есть…” Но после этого спешно затряс головой, находя такую идею излишней.
Она набросила на голое тело белый халат, покрутила вентили в ванной, пуская горячую воду: пар шел клубами, заполняя пространство.
– Ты что, никогда так раньше не делал? – ноги Лиры лежали на моих коленях.
– Нет. Друзья так и не делают. Если только совсем навеселе.
– А я однажды с одним молодым писателем в Париже подружилась. Сидели в ванне. Доминик читал стихи, а я ничегошеньки не понимала, только восхищалась наигранностью.
У меня на лице выступило смущение, из-за чего Лира рассмеялась.