Родная партия

Плата очевидна. Я подал заявление на смену отчества. Минус один элемент от идентичности “Андрея Ивановича”. Очевидный факт для других, с наблюдением на протяжении пяти месяцев легко заметить кардинальные перемены в поведении человека. Мне же удалось понять только тогда, когда чекисты всерьез взялись за “Андрея Ивановича”. Ничего бы не было, будь мое поведение прежним. Кто-то написал донос, возможно, что их оказалось несколько и раскрутка истории не заставила себя долго ждать. И случай какой подвернулся! Секретарь ЦК комсомола ходит на квартирник. Ситуация — кринге в квадрате, ибо шанс спасти будущее и себя, если Озёрова аннулируют в перестроечном году, стремительно падает до нуля.

Кроме того, в очередной раз всплыла тема алкоголизма. Серьезно, уже не смешно, я себе бокал шампанского и пива в “Праге” не позволяю, с ужасом представляя, как с развязанным языком тараторю про развалившийся СССР, или о том, как бывшие союзные республики устроили холивары с танковыми разборками, как в России больше не стало компартий, как всюду рыночек порешал. Спасибо “маме”, от озабоченности проболтавшейся.

Когда Виктория Револиевна, без макияжа и с укрупнившимися морщинами, осталась в палате со мной наедине, она рассказала о семейных терзаниях:

— Сынок, наш Григорий Максимович считает, что вы разбились из-за пьянки. Папа волнуется, как бы ты партийную карьеру не сгубил.

— Да перестаньте считать меня алкашом!

— Знаешь, у тебя как будто амнезия произошла. Ты действительно не помнишь постыдства в прошлом?

— Мама, судить нужно по настоящим поступкам. Не веришь? Спроси медосвидетельствование.

Она на минуту задумалась, потом удовлетворенно кивнула головой:

— И правильно. Кто старое помянет — тому глаз вон… И всё же, Андрюша, признайся честно. Не говори, откуда выехали, с кем были и чем занимались. Успокой мое сердце. Вы пили?

— Нет.

Несколько секунд выжидания. Неприятно. Я отдуваюсь за чужую репутацию, за чужие грехи; не понимаю, из-за чего так заливался “Андрей Иванович”.

— Тогда немедленно пойду разговаривать с Григорием Максимовичем, — она встала так, как если бы с её плеч свалился тяжелый груз. — А ты отдыхай, всё будет хорошо. Восстанавливайся, сынок.

— Мама! — крикнул вслед.

— Да?

— Что с моим водителем?

— Жив, черепно-мозговая травма.

— Скажи за него слово тоже.

Виктория Револиевна изобразила очень большое удивление.

— Ну хорошо…

Повлияло. Паранойя Григория Максимовича получила обезболивающее. На меня стали смотреть более здоровым взглядом. Леонида по блату приняли в ЦКБ. В отношениях с ним, если можно так называть формат служебных обязанностей, я заметил необычную вещь: в простых людях больше спокойствия и стабильности, что ли. У Леонида здоровый взгляд на жизнь. Живи и другим не мешай. Потом это наблюдение распространилось и на рядовых комсомольцев на низовом уровне. Конечно, бесхребетники и карьеристы с формалистами мгновенно раскрывались. В их поведении слишком много наигранного. Самые худшие — те, кто подобострастно повторял слово-в-слово тексты партии. У меня, если что, алиби: я из будущего, советской речью не владею, подстраиваюсь по самой простой тактике полного копирования. Но в первичных ячейках были оптимисты, немного идеалистов и лиц с юношеским максимализмом. За тучей формализма они умудрялись как-то проявить свое живое “Я”. Интересно бы узнать, каков социальный состав советского общества. Если таких по стране много, то на инициативных нужно делать ставку — это конструктивная сила.

А теперь, дорогой дневник, самое тяжелое. Сейчас соберусь… Короче, Иван.

Что. Это. Было! У Вани других интересов нет, кроме как подкатывать к чужой жене? Он не глэк, не фрик и не задрот, обычный интроверт. У него дефолтная внешность, отправь такого в барбершоп моего времени, так с обновленным луком от моих современников не отличишь. Потенциальный айтишник. “Если оффер меньше пяти кэсов евро и без пакета релокации, то разговор окончен”

Из всех женщин выбрать именно Лиру. Нормальное объяснение — давние отношения и непроработанный любовный интерес Ивана к недоступному.

И кто я в таком статусе? Дав согласие, стал ли я куколдом?

Является ли предложение Вани личным оскорблением? Брак сделан по расчету, причём ему это известно, судя по сделанному намеку. Кроме меня и Лиры, кто бы ещё мог рассказать? Конечно, Ваня может быть гениальным, всё-таки в стабильном восемьдесят пятом предсказал плохую концовку.

Я не испытываю ревности, что вполне справедливо. У меня нет любви к Лире. Может, дружба с бенефитом, такое бы устроило. Однако у Лиры свой план на жизнь. Но совесть всё равно гложет. Правильно ли так поступать? Почему-то бомбит от такой выходки приятеля. Каюсь, решение принято поспешно. Если бы имелась кнопка отмены, яростно нажал бы трижды.

Никаких инструкций, как выйти на связь с куратором, обеспечивающим транзит в ЦК КПСС, Ваня не предоставил. Я опять доверился исключительно его слову. Не слишком ли на него положился? В первый раз доверие было основано на твердой рекомендации Курочки — ходячий мидер с похотью как у троих до сегодняшнего дня был мощнейшей опорой. Во второй раз потребовалась компенсация за потерянную путевку на высший этаж. По моим расчетам, именно сейчас лучшее время запрыгнуть на ступеньку. Потом, когда посыпется советская система и начнется тотальный дамаг по экономике, времени на изменения не останется.

В одном Курочка точно прав: началось движение кадров. Скоро станет весело.

Открою маленькую тайну. Есть два выигрышных сценария для будущей карьеры. Лигачев и Яковлев. Помнится, они курировали идеологию, а кто ведал ею в партии, тот почти или полностью человек номер два. Оба на старте прогрессивны и не должны сожрать за крамолу. Но действовать с ними нужно в 1985 году, потому что дальше они эволюционируют в абсолютно разных направлениях. Яковлев либерализируется, Лигачев законсервируется и продолжит гнуть коммунистическую линию. Получается, что с Егором Кузьмичем я смогу оперативно работать где-то до 1987 или 1988 года, но дальше это станет просто опасным делом: его снесут из власти, логично предположить, что и приближенных тоже; да и мои взгляды станут вызывать неприязнь на фоне травмы с Горбачевым и Перестройкой.

С Яковлевым можно работать до 1991 года. Наверно. Он продержался до самого конца? Что сохранилось в голове с душных лекций и ЕГЭ, то и вынужден применять. Вот почему у меня нет айпада с доступом к Wi-Fi? Сколько бы сил сэкономило. Сознание переместили, а вещи нет. Хоть бы рюкзак прислали в качестве награды. Ну хотябы айкос, сволочи!

Ну, скажи же, что идея шикарная? Да-да, знаю, не стесняйся хвалить! Политбюро, жди меня! Я уже скоро приду.

Есть одна тема, за что браться боюсь. Глобальная, тяжелейшая, бросающая в отчаяние от масштабов. А как спасать СССР? Почти полгода тут, и ничего, кроме недостатков советской системы, не нашел. Дефицит народу, а номенклатуре всё с загадочным ярлычком “спец”. Удобно. Только в чем же тут проявляется леваческий характер Союза?

Сотни умнейших и не очень людей пытались сохранить СССР. Я обычный парень, не закончивший универ, “почти бакалавр”. Реформы продумывали советские академики и ученые, чиновники с многолетним опытом. Они могли ошибаться, у них могли иметься неправильные, устаревшие убеждения и знания, но преимущество всё равно за ними. У замшелого коммунистического функционера реальный опыт управления страной.

Но за нахождением недостатков нет никакого собственного замысла. Жестко дисфункционалит креативное мышление из-за каркаса знания о горбачевской политике. Ты знаешь, как это было сделано, неважно, хорошо или плохо; знание или опыт слепит разум, мешает придумать новое, совершенно отличающееся от известного. Придется искать в своем прошлом и штурмовать литературу.