Роман межгорья

И тут же вспомнил одного из своих главных «помощников», который только что так благородно доказывал свою невиновность, совершив очевидную и грубую ошибку…

«Ошибка? А может быть, это и есть вредительство? Использовавшее некоторые неточности в приказе, самое настоящее вредительство!..»

В его воображении, как живой, стоит в своей угодливой позе Преображенский, подающий ему эту злополучную телефонограмму. Может, следовало бы крикнуть ему прямо в рыжую морду: «Вы больше не начальник строительного отдела! Я не нуждаюсь в вас…» «Ведь имел же я, в самом деле, право так сказать? Так почему же не сказал и сразу не снял его с работы в отделе?» — почти вслух подумал он, уже садясь в машину. Но нужно быть спокойным и рассудительным. Не надо действовать сгоряча, поддаваясь минутному настроению. Преображенский — беспартийный «спец», может быть, даже и совсем аполитичный… Как мало у нас людей! Сотни инженеров, техников работают, а за строительство перед страной должны отвечать Саид-Али, Лодыженко, Каримбаев. Они обязаны заботиться о Голодной степи, о людях, которые оставили свое хозяйство, семью и пришли… чтобы взять за горло его, Саида, потому что завхоз не каждую неделю варит плов.

В калейдоскопе терзавших его дум мелькнуло и воспоминание о наивном искреннем удивлении Вероники Синявиной по поводу того, что ее «папа» слишком долго не выздоравливает. Да и правда: не является ли это звеном все той же цепи? Этот человек хотя и не очень смело, но честно отдает весь свой опыт строительству. А чья-то коварная рука нанесла ему удар, чтобы удалить его с арены борьбы. Нанесла удар камнем…

Камнем в голову!..

А он, Саид? Может, и его где-нибудь подстерегают с таким же оружием. А как же иначе? За то, что на мертвых пустынных равнинах он хочет создать колхозы, заводы, тоже найдутся желающие отомстить, поднять на него руку.

И его вдруг охватила какая-то тревога. Тысячи рабочих трудятся на строительстве, Лодыженко уже снова, как в водоворот, углубился в обычные хлопоты. Преображенский вместе с корреспондентом готовят интервью с Саидом о ходе работ, а он вдруг разволновался, не знает что делать, пока шофер подает машину.

Направо, в тени, у подножия горы, разместилась главная больница строительства.

Там находятся на излечении те, кто пострадал от несчастных случаев на строительстве в Голодной степи. В больнице находится и Синявин!

«Туда ты боишься заглянуть?» — бросил ему как-то упрек ташкентский бетонщик, будто Саид своими руками, по какой-то безумной причуде, покалечил их.

Бесшумно, точно подкрадываясь, подъехала машина.

— В больницу! — приказал Мухтаров.

XII

Евгений Викторович закончил свой ежедневный обход тяжелобольных. Проходя мимо палаты, где лежал Синявин, он хотел зайти и к нему. Администрация строительства постоянно просила врачебный персонал больницы обеспечить старательное лечение Синявина, заботливый уход за ним и рекомендовала не торопиться с выпиской его из больницы, чтобы избежать осложнений. Ведь он был ранен в голову! Преображенский лично как-то между прочим напоминал об этом. Кто-то говорил и о недовольстве рабочих тем, что в больнице лучшие места занимают вполне здоровые инженеры. Ну так что же — у Храпкова в кармане есть и записочка Мухтарова: «Ответственность за здоровье инженера Синявина полностью лежит на вас».

И несмотря на это, пора бы уже выписать Синявина из больницы. Пусть ему дают отпуск, отдых…

— Вас, Евгений Викторович, из конторы просят к телефону.

Он повернулся и грузной походкой прошел в кабинет, пропуская впереди себя сестру Тасю, которая и в палате, и в кабинете, и даже во время его научных исследований помогала одаренному хирургу.

— Слушаю. Виталий Нестерович? Приветствую… Что? Сам или еще с кем-нибудь? Хорошо. Рабочие? Ну конечно… Думаю, что нет… Да. К нам? Чего? Уже и выехал?.. Хорошо, спасибо… искренне благодарю.

— Тася, голубушка. Немедленно же идите к Синявину! Чтобы везде был порядок! Настроение, Тасечка, настроение ему… Мухтаров едет сюда.

Храпков почему-то стал побаиваться начальника строительства. Не физическая мощь Саида пугала Евгения Викторовича. Он и в себе ощущал достаточно этой силы. Пугало его что-то иное. Мухтаров и вежлив, и образован, и как начальник никогда не делал оскорбительных замечаний, а вот побаивается его Евгений Викторович. Боится тем внутренним страхом, в котором кроется подсознательное признание превосходства Мухтарова над ним. Он без свойственных Евгению Викторовичу сомнений и колебаний решает такие проблемы строительства! Он с полуслова понимает человека и, кажется… кажется, даже читает твои мысли. А мысли, к сожалению, у купеческого сына бывают всякие, будь они прокляты… Разве он только один? А разве другие инженеры не остерегаются Мухтарова? Да хотя бы Преображенский, какой инженер… Ну, Синявин, Лодыженко, Ма-циевский, они — другое дело…

Вдруг Храпков стал думать об этих людях. Неужели они искренне уважают Саида Мухтарова? Пускай Мациевский — он хотя и русский, но во время гражданской войны воевал здесь против белых. Ничего удивительного, акклиматизировался. Лодыженко — коммунист, и к тому же еще неизвестно, какой он техник, — ему и бог велел вертеться возле начальства. А вот Синявин — это загадка. Преображенский все подшучивает, будто старик «неспроста подлизывается». Да черт их поймет! Тут бы самому попасть в нормальную колею и каждый раз перед встречей не ощущать этого унизительного страха.

Под окнами раздался гул автомашины.

Хирург хотя и был несколько тяжеловат на подъем, но опрометью помчался прямо к парадному. Чувствовал, что все же опоздал. Такая неприятность!

Парадную дверь открыла Тася и впустила Саида. На его лице светилась печаль. Он даже не улыбнулся Тасе в ответ на ее внимание. Храпков растерялся. Он растерялся, как всякий простой смертный, который находится на ответственном посту и считает необходимым, как барометр на погоду, реагировать на настроение начальства.

— Милости просим! Наконец-то, товарищ Мухтаров!

— Здравствуйте, доктор! Почему это у вас уборные без дверей и тропинки к ним загажены? Пригласите, пожалуйста, санитарного врача, — обратился Мухтаров к сестре.

— Позовите срочно доктора Боголюбского! — бросил Храпков сестре повышенным, начальственным тоном.

Он должен был спешить за Саидом. Надо успеть предупредить всякие вопросы, точно рассказать, когда и при каких обстоятельствах тот или иной больной палаты получил увечье. Об этом он знал досконально. Храпков даже повеселел и, как бы невзначай, напомнил об игре Саида на скрипке. Это, по-видимому, несколько улучшило настроение Мухтарова.

— В каком состоянии здоровье инженера Синявина? — наконец спросил Мухтаров у Храпкова, видимо устав выслушивать разные истории об увечьях (главным образом в туннеле).

— О, Александр Данилович на этих днях выпишется из больницы. Пожалуйста, вот его палата. — Наконец-то Храпков улучил момент и открыл дверь в палату Синявина.

Саид-Али улыбнулся Синявину, вскочившему из-за стола при виде неожиданного посетителя.

— Простите нас, инженер, — промолвил Саид, — мы так увлеклись разговором, что забыли даже постучать к вам в дверь, — и посмотрел на покрасневшего смущенного Храпкова.

Да, конечно, думал про себя в эту минуту Храпков, он поступил некультурно, ворвавшись в комнату без стука, но сделал он это неумышленно. Да разве здесь не одичаешь!..

Храпков даже не понял, о чем говорили два инженера: толстяк ирригатор Синявин и лихой красавец узбек.

— Спасибо Евгению Викторовичу, — наконец дошли до его сознания слова Синявина.

— Да оставьте, пожалуйста. Благодарите свой организм, а мы — вспомогательная инстанция.

— Ну нет, Евгений Викторович, не скромничайте. Фергана может гордиться таким врачом, как вы! — с улыбкой сказал Саид Храпкову.