Роман межгорья

Долго, почти до полуночи, заседали на бюро. Приходилось и Саиду несколько раз горячо выступать по делам области. А больше он молчал, думая о строительстве, Синявине, Мациевском, Преображенском, Каримбаеве.

Он мог бы уже давно попрощаться с товарищами и ночным поездом выехать в Намаджан. Но секретарь обкома предупредил его еще перед заседанием:

— Да гляди не вздумай после твоего вопроса уйти с заседания бюро. Люди очень обижаются, да и дела области требуют внимания к ним.

У Саида-Али была возможность обдумать здесь немало вопросов личной жизни и строительства. (Об инциденте с комиссией он много думал и еще до бюро советовался с Лодыженко. Теперь он не вспомнил об этом.) Несколько раз в его голове возникали мысли о Преображенском. Кто он, что за человек? Он работает, старается, о нем положительно отзываются, и не только Синявин.

Мухтаров вспомнил о своей первой встрече с Преображенским в намаджанском парке, когда Любовь Прохоровна так неожиданно познакомила их. Он ничего предосудительного не видел даже в том, что Преображенский тогда пошел вместе с Любовью, Прохоровной. Ведь они родственники! Потом его выступление в Намаджане от имени строителей. Неоднократно передаваемые им умышленно подчеркнутые приветы от Любови Прохоровны. «Такое черненькое создание…»

Гафур Ходжаев перебил мысли Саида, пригласив его к себе ночевать.

— Все равно поездов теперь не будет до самого утра. Автомашины я тебе не дам. Шутка сказать, гнать машину в такую даль. Пошли ко мне чай пить!

Это в самом деле был настоящий товарищеский легкий чай на коврике посреди комнаты. Они разговаривали, смеялись, отдыхали. Вдруг Ходжаев, наполняя пиалу, спросил:

— Это правда, Саид-Али, что ты выгнал из кабинета комиссию Совнаркома?

И внезапность и дружелюбие, с которыми был поставлен вопрос без тона упрека, как-то странно повлияли на Саида. Он, прыснув от смеха, чуть было не захлебнулся чаем. Ходжаев тоже рассмеялся.

— Тебя все-таки информировали?

— Ну а как же! Знаешь, к нашему берегу, в обком, плывет все. Это не так уж и плохо. Правда, обременительно, но зато имеем полную информацию.

— Нет, я не выгнал, — уже серьезно ответил Саид. Даже подумал: «Что же здесь смешного?» — Нет, не выгонял, Гафур.

Мухтаров кратко рассказал ему о том, что произошло тогда в конторе строительного отдела.

— Вот и суди сам — выгонял я их или нет. Но я прекрасно помню решение обкома о привлечении к активному участию в строительстве не только Синявина, но и Преображенского. Преображенский лично мне не по душе. Поверишь, едва терплю… И только потому, что вижу в этом некоторые элементы… субъективной антипатии, держу его на строительстве. Меня глубоко оскорбили грязные намеки одного из работников Совнаркома. А что, комиссия жаловалась и в обком?

— Нет. Я был в Ташкенте, когда они возвратились от тебя. Вначале их жалоба произвела большое впечатление, скажу тебе прямо. Но потом в ЦК разобрались, в чем дело.

— Как разобрались? Ведь с нами никто не говорил об этом инциденте.

Ходжаев поднялся, подошел к столу и зажег папиросу.

— Не всегда нужно проводить всеобъемлющее следствие. В ЦК заинтересовались обстоятельствами посылки комиссии. Оказалось, что предполагали послать исключительно финансовую комиссию. Председателем должен был поехать один бухгалтер из Наркомфина. Но Марченко, работник аппарата Совнаркома, почему-то сам напросился возглавить эту комиссию.

— Да он же и шага не ступил из конторы, — перебил его Мухтаров.

— Ха-ха-ха, чудак ты, Саид-Али! Где уж там ему было ходить по строительству, если ты выгнал его из конторы. Ведь ты сам сказал, что хотел предложить комиссии уйти из конторы?

— Что-то подобное сказал, теперь хорошо не помню.

— Ну вот, словом, пришли к выводу, что «грубое отношение к ним со стороны начальника строительства было вызвано нетактичным поведением членов комиссии». Совнаркому посоветовали впредь посылать в Голодную степь комиссии только с вполне конкретными заданиями, а мне…

— А тебе — прописать мне ижицу?

И они снова захохотали.

— Не ижицу. Просто посоветовать: всякие комиссии допускать к работе только после детального ознакомления с целью их прибытия и, само собой разумеется, внимательно проверив их полномочия и объем деятельности. Тогда ничего подобного впредь не случится. А в отношении Преображенского… мне кажется, что Лодыженко прав.

— Есть сигналы?

— Если хочешь, то уже антипатия к нему Лодыженко является сигналом. Он человек с крепкой хваткой, хорошим чутьем, беспредельно предан делу… Словом, советую тебе присматриваться повнимательнее ко всем, не только к Преображенскому…

— Все это чепуха. Бояться собственной тени — на солнце не выходить!..

— Ну что же, гляди сам. Голова у тебя есть на плечах.

— И партбилет! — подчеркнул Саид, сам не понимая зачем, и долго еще раскаивался, вспоминая на обратном пути этот разговор.

XVI

Кабинет начальника строительства. Саид-Али, как пораженный молнией, рухнул в кресло. Телефонная трубка вывалилась из рук. Лицо стало бледным, как у мертвеца.

Все присутствующие разом вскочили. Саид махнул им рукой, чтобы они вышли, и, когда за последним из них закрылась дверь, он вдруг схватил трубку и трижды крикнул:

— Лодыженко! Лодыженко! Лодыженко!..

Только теперь он понял весь ужас свершившегося, и еще большее горе охватило этого энергичного человека. Взявшись руками за голову и расхаживая из угла в угол по большому кабинету, он, стиснув зубы, кричал:

— Столько рабочих! Сколько жертв в один миг! Мациевский! Такой преданный человек…

Снова раздался телефонный звонок.

— Слушаю. Виталий Нестерович? Рассказывайте о причинах… Да, Мухтаров… Так это же преступление!.. Не может быть! Безусловно, преступление! Где Синявин? Еду сам…

Через пять минут начальник строительства в Голодной степи уже находился в автомашине и все поторапливал шофера ехать как можно быстрее.

Предсказание Синявина о том, что «принесет нам Кампыр-Рават беду», сбылось. У Саида нет никакого сомнения в искренности побуждений старого инженера. Но кто знает, не послужило ли это намеком преступнику… Отчего же случился преждевременный взрыв бурок под огромной скалой, висевшей как раз над трассой плотины голодностепской магистрали?

За полчаса до окончания работы под скалой неожиданно раздался взрыв, — тут-то и произошел страшный обвал.

А ведь закладывали взрывчатку опытные подрывники, закладывали и не в один шпур. Предполагалось осуществить взрыв после окончания работы, когда будет полная уверенность в том, что на трассе не останется ни одного живого существа.

Об этом были предупреждены рабочие. Особенно те, что работали на штрабах у спусков в пропасть. Им приказали закончить сегодня работу на двадцать минут раньше обычного.

Более двух тысяч мардыкеров работали на канале перед плотиной и больше сотни человек на штрабах. С ними был и инженер Мациевский.