Рождение чудовища

– Гостевой дом Подгорный, - протянул Амади. – Ну, что ж. Думаю, этот гостевой дом ничем не хуже других. А нам и впрямь пора отдохнуть и поесть, - он первым поднялся по ступенькам и толкнул дощатую дверь.

*** ***

– Да, - протянул Кваку, не сводя с Накато восхищенного взгляда. – Я слышал, что девушки с края Соленых Губ необычайно хороши. Но тебе, Амади, достался просто редкостный экземпляр. Умеешь ты выбирать!

– Умею, само собой, - колдун сдержанно усмехнулся. – Слышишь, Накато? Ты – редкостный экземпляр. В смысле – редкая красавица. Даже среди твоих соплеменниц с края Соленых Губ.

– Соленых губ? – недоуменно переспросила девушка.

– Так зовут ваши степи, где вы пасете свои стада, - пояснил колдун. – Я тебе покажу потом на карте. Ну, карта нашей земли, - прибавил он.

– Нашей земли, - повторила зачарованная девушка. – То есть – это кто-то нарисовал целиком землю, по которой мы ходим? Вот вместе с нашими полями, и солеными озерами, и горами, и дорогами, по которым ходят люди и ездят повозки и караваны, и со всеми городами и поселками? И та деревня, Ови, тоже там, на карте, есть? И деревни горцев, и тот поселок рудокопов?

– Соображаешь, - рассмеялся мастер Амади. – Я тебе даже покажу то место у побережья соленых озер, где тебя встретил.

Накато сцепила руки перед грудью, восхищенно уставившись на него. Изумление и благоговение захлестнули с головой, так что любые слова казались бледными в сравнении с тем, что она только что услышала.

Карта! Она слыхала прежде несколько раз это слово – и от мастера Амади, и от людей в караване, с которым шли через горы. Но не знала, что это такое.

Мысль о том, что кто-то мог нарисовать на куске кожи или вылепленном из глины подносе целый мир с горами, реками и озерами, потрясла ее. Одно дело – план поселка рудокопов. А тут – карта целой земли!

– Эх, Амади, - протянул его приятель. – Мне больно видеть, как ты намерен учить эту девушку. Право слово, дикарки так прелестны в своем невежестве! Учеба – чистая порча для таких, как она.

– Прелестны в невежестве, - передразнил колдун. – Что в нем прелестного, скажи на милость?! Сначала из них делают пустоголовых кукол, бессмысленные машины для убийства. А потом их не интересует ничего, кроме жратвы и переплетения, - в последнем слове Накато уловила скабрезный смысл.

– Это в них и прелестно, - вздохнул собеседник Амади. – За это их ценят!

– Я ценю ее за другое. И невежество в этом другом может оказаться существенным препятствием.

– Знаешь, друг, в чем твоя беда? Ты пытаешься дать любой вещи несвойственное ей применение. Меняешь без нужды естественный порядок вещей на противоестественный, - Кваку аж причмокнул от удовольствия – так ему, видать, понравилась собственная речь.

– Накато – не вещь, - строго возразил Амади. – Она – человек.

– Ага, то-то ты пометил ее, как личный скот! – заржал тот, не пытаясь скрыть веселья. И указал на татуировку на руке девушки. – Что ж ты поставил на нее печать, если она – человек, как ты говоришь?

– Естественный порядок вещей, - едко заговорил Амади, - это то, что порождает такие вот суждения. Скажи, с какой целью ты сейчас это говоришь? Да еще и при Накато? Личный скот? Нет, помощница. Верная, сообразительная и исполнительная. А естественный порядок вещей – то, что он привычен, не значит, что он правилен.

– Да, болтать ты мастер, - Кваку покачал головой, допил содержимое своей кружки и с грохотом опустил ее на столешницу. – Эй, хозяюшка, налей-ка еще!

– Харе глотку драть, нищета голозадая! – рявкнула широкая в бедрах женщина, разносившая еду и напитки. – Не то живо вылетите у меня прочь, все трое!

Амади ухмыльнулся, опустив голову.

Женщина окинула его испепеляющим взглядом, но ничего не сказала. Небрежно плеснула напиток в кружки всем троим. Задержала взгляд на Накато, скривилась неприязненно. Та с любопытством разглядывала женщину, пользуясь тем, что та подошла вплотную. Что ей за дело до гримас прислужницы? Она здесь с Амади, без него ее не выгонят. Поэтому можно глазеть, не боясь гнева.

Быть может, Амади и пометил ее, как личный скот. Но эта метка давала ей защиту. А хозяином он был хорошим – не бил, не ругал. Кормил и одевал, заботился. И задания давал, хоть и сложные, но следил, чтобы можно их было выполнить. Да, быть вещью колдуна – в этом определенно было свое преимущество. С Амади ей куда лучше, чем у брата.

Женщина, заметив взгляд Накато, уставилась на нее в ответ. Вызывающе подбоченилась и поджала губы.

Люди здесь разительно отличались от тех, среди которых выросла Накато. Должно быть, оседлая жизнь влияла и на внешность. Кожа у южан была куда светлее, чем у обитателей степей и гор, а тела – куда более рыхлыми. Видимо, дело было в том, что им не приходилось долгими днями напролет идти и идти, либо – ехать верхом. Они год за годом сидели на месте, в своих поселениях и городах.

Лицо женщины было мясистым – таких лиц не было у степных кочевников и горцев. Неровное мясо создавало впечатление, что ее искусали ядовитые насекомые, от чего лицо опухло. Рыхлое тело казалось мягким – как покрывало из пушистой шкуры детеныша тура. Так и тянуло пощупать, проверить. Белизна кожи изумляла. Женщина казалась даже белее Амади. Что она, вовсе не показывается под солнцем?

Постояв некоторое время, прислужница недовольно фыркнула, отвернулась и пошла прочь, покачивая бедрами.

– Ты ее только что взглядом не прожгла, - с усмешкой заметил Амади.

– Я просто посмотрела, - прошелестела девушка.

– Что ты на ней такое нашла?

– Люди здесь не похожи на наших, - отозвалась она, подумав. – Совсем другие. И лица у них белые…

– Ну, ты в дороге уже видела немало белых лиц, - Амади слегка удивился. – Привыкай. Ты теперь будешь часто их видеть. А скоро белых лицо вокруг станет куда больше, чем черных, - прибавил он задумчиво.

– Только не говори, что собираешься уходить от гор, - Кваку нахмурился.

– Собираюсь, друг мой! Не для того ведь я с этих гор спустился, чтобы торчать в Кхорихасе. Мы пойдем вглубь равнины.

– Расскажешь, что ты делал в горах? – Кваку посерьезнел. – Сколько лет я тебя не видел – три, четыре?

– Четыре с лишним года, мой друг, - Амади покивал. – Был на севере. И, признаться, не ждал встретить здесь тебя, - прибавил он. – Неужто теперь горские пастухи оплачивают труд толмача лучше, чем купцы на равнинах?

– Вот сразу видно, что ты четыре с лишним года не был на равнине, - вздохнул Кваку. – Здесь многое переменилось. Жизнь теперь меняется так стремительно – оглянуться не успеваешь! Право слово, Амади, я чувствую себя глубоким стариком, не успевающим уследить за переменами в мире. Города растут, дороги строятся.

– Правители воюют, - подсказал колдун.

– Нет, в последние годы войн не слышно.

– Значит, мы вернулись в преддверии очередной крупной стычки, - заметил Амади. – После долгого затишья всегда начинается буря.