Рождённая на стыке веков

– Слава Аллаху, надеюсь и характером в дедушку пойдёшь, – тихо говорила я, будто ребёнок меня понимал.

С усилием, я приподнялась и взяла его на руки. Грудь он взял сразу, жадно припав к ней, но молока не было, я знала, что оно появится позже, как было с Бахромчиком. Малыш заёрзал и не получив желаемое, заплакал.

– Ничего, так терпению научишься, – прошептала я, поглаживая его чёрные волосики.

Вдруг, дверь склада со скрипом открылась и я увидела надзирательницу, с двумя молодыми людьми в форме. Испугавшись, я инстинктивно прижала ребёнка к себе.

– Ты не бойся, Рахматова. Начальнику я доложила, но сказала, что знала обо всём. Он приказал перевести тебя в лазарет на пару дней, вместе с ребёнком. Там фельдшер у нас, хороший доктор, из города недавно направлен, пусть осмотрит тебя и ребёнка. Мало ли что… столько крови было, ужас. А я тебе молока принесу и еды отдельно. Видать, в титьках пусто, а? А малышу есть надо. Давайте, парни, помогите, – оглянувшись на часовых, сказала надзирательница.

Вот, поистине, человек познается в трудные моменты. Я и подумать не могла, что эта мужеподобная женщина, окажется столь добра ко мне.

– Спасибо Вам, – лишь ответила я.

В общем, ребёнка она подняла сама, с умилением вглядываясь в его личико, а парни помогли мне, поддерживая с двух сторон, они перенесли меня в лазарет. Хорошо, рабочее время и во дворе никого не было, только часовые и стояли на вышках. Я наконец легла на кровать, настоящую, железную кровать, с мягкой подушкой и простыней. Меня укрыли покрывалом и положили рядом ребёнка.

Доктор, пожилой мужчина лет семидесяти, в белом халате на тучном теле, в такой же шапочке, нагнулся ко мне и сильно нажал на низ живота. Я вскрикнула от боли.

– Хорошо… кажется, чисто. Удивительно, в таких условиях и без последствий. Молодец, девочка, но противовоспалительное эти два дня будешь принимать. А пока, я укол тебе сделаю, – будто разговаривая сам с собой, бормотал доктор.

Потом, он размотал пелёнку и оголил ребёнка. Вынув из кармана трубочку, приложил к его груди и долго слушал, водя трубочкой по всей груди ребёнка.

– А ты уверена, что он недоношенный? – посмотрев на меня, спросил доктор.

– Ну да… это произошло в октябре месяце, ну… когда меня… – от стыда покрываясь краской, ответила я.

– Ну? А сейчас какой месяц? – спросил доктор.

– Июль… кажется… – промямлила я растерянно.

– Да нет, милая барышня, не кажется тебе. Ребёнок родился в срок, ну, минус неделя. Практически, малыш здоров. Ладно отдыхай, я сейчас укол сделаю, у меня как раз шприцы вскипели и таблетки принесу. Какая это у тебя по счёту беременность? – остановившись и посмотрев на меня, вдруг спросил доктор.

– Третья, – ответила я.

– Боже ж мой! Когда же ты успела? Молодая ведь совсем, – удивился доктор.

– Но детей нет, они умерли, – ответила я.

– Ну этот не умрёт. Вон как глазки блестят, жить хочет, – наконец уходя, сказал мужчина.

Вечером, пришла Даша, но она была не одна, первая вошла надзирательница, держа в руках миску, завёрнутую в вафельное полотенце, посеревшее от частых стирок хлоркой.

– Как вы тут? На вот, поешь. Офицерский ужин, с нашей столовой взяла. Гречка с котлетой, небось, давно такого не ела? Даша, поставь и молоко на тумбочку. Парню расти нужно, – наклоняясь над малышом, сказала надзирательница.

Такой мы её никогда не видели, даже лицо нам показалось симпатичным. Было удивительно, что она так по-доброму ко мне отнеслась, всегда суровая, с командным голосом, привыкшая приказывать, проявила чувства к ребёнку.

– Спасибо Вам, товарищ надзирательница. Что бы я делала, если бы не Вы, – искренне сказала я.

– Что ты меня всё надзирательницей называешь? Катя я и тоже женщина. Ладно, мне на пост пора, а ты, Даша, побудь ещё немного и в барак возвращайся. Иначе, мне выговор может быть. Да… как сына-то назвала? – почти у выхода, обернувшись, вдруг спросила она.

Я взглянула на Дашу и пожала плечами.

– Да ещё никак. Может имя своего отца ему дать? Абдулла. Что скажете? – спросила я, осмелев.

– Хм… Абдулла? Имя какое-то басмаческое. А по-русски назвать не хочешь? – вернувшись, спросила Катя.

– Мой отец всю жизнь батрачил, к басмачам мы отношения никого не имеем. Да и у бая, куда меня насильно в одиннадцать лет привезли, я прислугой была, – ответила я.

Вдаваться в подробности о том, что мой отец примкнул к банде Турсунбая и что я была его любимой женщиной, я не стала.

– Ну, как знаешь. Пусть будет Абдулла. Нужно документ о его рождении писать. Ты ведь знаешь, что он будет с тобой только год, потом его отправят в детский дом. Ну, я пошла, – наконец направляясь к выходу, сказала Катя.

– Ты поешь, остынет. Молоко у тебя уже есть? Ты кормила ребёнка? – спросила Даша, присаживаясь на табуретку.

– Молока пока нет, только светлая жидкость. Ты со мной поешь, нам хватит, – разворачивая серое полотенце, сказала я.

– А я только что ела, ешь сама. Вот, молока попей, кипячёное. Тебе сейчас есть нужно, чтобы молоко для сына было, – ответила Даша.

Я жутко проголодалась, но поделила котлету пополам и гречку отделила для Даши.

– Если ты не будешь есть, я тоже не буду. Знаю, как и чем ты ужинала, – сказала я.

– Спасибо, Халида, я только попробую. Пахнет аппетитно, давно не ела котлет и гречку. Но сначала ты поешь, ложка всё равно одна, – сказала Даша.

Я села на край кровати и быстро съела свою половину еды, запивая тёплым молоком. То ли от еды, то ли время пришло, но в груди закололо, я вдруг почувствовала некий прилив. Взяв на руки ребёнка, я дала ему грудь, к которой он жадно припал. К удивлению, прилив и правда оказался обильным, молоко аж потекло между губ малыша и захлебнувшись, он закашлялся. Мы с Дашей засмеялись, чего не было со дня нашего прибытия сюда, а то и раньше.

– Здорово! Значит молочная ты баба, это хорошо. Вроде грудь у тебя не большая, но есть женщины и с большой грудью, а молока кот наплакал, – сказала Даша, с удовольствием доедая из миски гречку и половину котлеты.