Рождённая на стыке веков

– У меня и с первым сыном молока было много. Сама удивлялась. Послушай, почему Катя решила мне помочь? Я не ожидала от неё такой доброты, вот и еду принесла, – спросила я у Даши.

– Сама была удивлена. Но я слышала, что у неё сын трагически погиб в одиннадцать лет, зимой в лесу замёрз. Как и зачем он там оказался, никто так и не понял, но поговаривали, что мстили ей за что-то и мальчонку из взрослых кто-то в лесу оставил замерзать. После этого, от неё и муж ушёл, ушёл и сгинул. Никто его после того случая в деревне не видел. Это было в начале двадцатых, – рассказала Даша.

– Понятно… жаль её. Тоже матерью была, значит, – задумавшись, ответила я.

– Мне пора, дорогая. Я только завтра вечером смогу прийти. Но здесь и завтрак, и обед дают. Ну… пока, Абдулла! Внук дехканина, – целуя малыша в пухлую щёчку, сказала Даша.

Правда говорят, если раз дала ребёнку грудь, уже отказаться от него не сможешь. Я с умилением смотрела, как смачно малыш сосёт. Улыбнувшись, я погладила его по головке.

– Сыночек мой… мой Абдулла… мы с тобой забудем, кто стал причиной твоего рождения, правда? Никто нам не нужен. Ты мой сын и только мой. Я навсегда выкину из памяти тех, кто так измывался над твоей мамой. Клянусь тебе в этом. Ты никогда не услышишь их имён, – тихо говорила я, облокотившись о спинку кровати и засыпая.

Через два дня я вышла из лазарета. Но нужно было работать наравне со всеми. Правда, Катя разрешала прибегать в барак каждые три часа и кормить малыша. На удивление, словно понимая, где и в каких условиях мы живём, Абдулла был спокойным ребёнком, а я всё больше проникалась к нему нежной, материнской любовью, ужасаясь при мысли, что скоро его у меня заберут. А вечерами, к моим нарам подходили женщины, чтобы поиграть с сыном.

Неумолимо время шло к расставанию с ним и когда ему исполнился годик, рано утром, перед самой работой, в барак зашла Катя в сопровождении двух людей, среди которых была незнакомая женщина, как оказалось, сотрудница детского дома и сопровождающий её солдат. У меня ёкнуло сердце, не удержавшись, я заплакала, прижимая сына к себе.

– Катя? А как же я найду его потом? Куда его увозят? Он же ещё такой маленький. Может быть мне разрешат ещё год быть с ним? – в отчаянье спрашивала я.

– Рахматова! Много вопросов задаёшь. Всё! Прощайся с сыном, – строго крикнула Катя, мельком посмотрев на присутствующих.

– Халида? Ты знала, что его у тебя заберут, закончится срок заключения, мы его обязательно найдём. Передай Абдуллу им, – тихо говорила Даша, сев рядом со мной и обняв за плечи.

Скрепя сердце, я протянута ребёнка женщине, сотруднице детского дома.

Она отдала Кате бумагу и вместе с солдатом вышла из барака. Я со слезами провожала их взглядом. И когда они ушли, Катя подошла ко мне и нагнувшись, сказала.

– Его везут в Архангельск, в детский дом номер два. Так что, ты без труда сможешь его найти. Под твоей фамилией, имя ты сама ему дала. Так что успокойся и смирись.

Я оторопело смотрела на неё.

– Катенька! Но я даже не знаю, где сама нахожусь, вот уже скоро второй год, – воскликнула я.

– Наш лагерь находится в Соловках. Дальняя Сибирь. Всё, мне идти нужно, да и вам тоже. Даша? Перевяжи ей грудь, чтобы молоко пропало, – сказала Катя, поворачиваясь к женщинам, готовым идти в столовую, а оттуда на работу в цех.

– Чего копошимся? Быстро на выход! – крикнула Катя.

Все молча побрели следом за ней. Опять пошли монотонные дни, без тепла и лета, которое было в наших солнечных краях. Молоко пропало через неделю, правда, в первые дни поднялась температура. Я была благодарна Даше за то, что она всегда была рядом. Очень тосковала по сыну, прижимая к лицу его распашонку, которую сама сшила. На ней ещё едва сохранился его запах.

А Катя… с ней мы после рождения сына как бы сблизились, правда, она становилась другой, когда мы оставались одни. При всех она была строгой и требовательной надзирательницей. Иногда, она приносила нам с Дашей что-нибудь вкусненького, конфеты или печенье, редко, перепадало и мясное, чуть-чуть, но всё же. Она под предлогом какой-нибудь работы, уводила нас с Дашей в свою комнатушку, в конце территории, где мы говорили до полуночи, пили чай с печеньем и конфетами. Эти редкие вечера скрашивали нашу серую жизнь, давая отдых и телу после тяжёлого трудового дня и душе, в которой, казалось и света не осталось.

Даша часто говорила, что человек привыкает ко всему:

– Нужно радоваться, что мы ещё сюда попали, а не на валку леса.

– Я привыкла, Даша, ведь я и не жалуюсь. Только по сыну скучаю. Думала, не смогу принять его, зная, чей он сын, хотя и сама не знаю, который из этих зверюг, его отец. Наверное, материнское чувство – самое сильное чувство на свете. Как он сейчас? Что ест? Во что одет? Не холодно ли ему, зимы вон какие лютые, – заплакав, отвечала я.

– В детском доме ему намного лучше, чем было бы здесь. Ты вечно на работе, он бы один оставался? Сама подумай, что бы он тут ел? Баланду, которую мы ежедневно едим? – приводила Даша мне аргументы, чтобы я смирилась.

А я и смирилась. Что я могла?

– Ему летом три года исполнится, – тяжело вздыхая, ответила я, с тоской посмотрев в её глаза.

– А какой у тебя срок-то? – вдруг спросила она.

Четыре года не интересовалась, а тут…

– Я не знала… но осмелилась спросить об этом у Кати. Она моё дело открыла… в общем, не знаю, что она там прочла, но спросила, кто такой этот Турсун бай. Про отца моего спросила. Я и сказала ей правду, что прислуживала у бая с одиннадцати лет. А отец мой – бедный дехканин, – не смея смотреть в глаза единственной подруги, ответила я.

– Рассказывай правду, не чужие мы. Я же тебе всё выложила, – с серьёзным видом сказала Даша.

И я, задумавшись, наконец посмотрела на неё и всё рассказала, ничего не утаивая.

– Ну ты даёшь, подруга! – только и сказала она, с удивлением глядя на меня, когда я закончила рассказывать о своей жизни.

Что она имела ввиду, я так и не поняла.

– Катя сказала, что срок у меня семь лет, – сказала я.

– У меня девять лет, за антисоветскую агитацию детей на уроках. Представляешь? Детям, которым и по десяти лет не было! – вспылила Даша.

– Успокойся. Я без тебя не уйду. Поселюсь в ближайшей деревне и буду ждать, когда ты выйдешь, – сказала я, крепко обнимая Дашу.

– Какая деревня, дурочка? Здесь за сто километров нет никаких поселений. Только за лагерем, общежитие для работников и всё, – усмехнувшись, ответила Даша.

– Как нет? Мы что, в пустыне живём? – удивилась я.

– Скорее, тайга вокруг, станция правда недалеко, но поезда только раз в год новых поселенцев привозят, – сказала Даша.