Рождённая на стыке веков

За столом все ели молча, только было слышно, как жевали, с аппетитом причмокивая. Сало было редкостью не только в этом доме, я чувствовала себя неловко, будто ела чужую долю. Даша, напротив, ела с большим аппетитом.

– У нас в Ташкенте сейчас фрукты поспевают, летом жарко. Приезжайте до нас. Мы с Халидой очень рады будем. Так же Вас потчевать будем, – вытирая руки маленькой, чистой тряпкой, лежавшей на столе, заменившей полотенце, сказала Даша.

– Дарья? Налей всем кипятка, чая нет, к сожалению, давно уже нет. Вот, листья смородины завариваем, – сказала Пелагея, не ответив Даше.

Я вспомнила Мирзу, он тоже заваривал листья смородины. Вспомнила Бахрихон, на душе стало тоскливо.

– Что с Хадичой стало? Жива ли она? – подумала я.

Первым из-за стола встал Иван, парень даже не поинтересовался, кто мы и почему находимся в его доме. Он зашёл за занавеску из ситцевой материи в мелкий цветочек и залез на печку.

– Егор? Спать иди. Утром рано вставать, – сказал он.

Егор послушно встал и пошёл за братом. Дарья и Пелагея стали убирать со стола. Даша хотела помочь им, но Пелагея сказала, что они сами справятся.

– Халида? Сын засыпает у тебя на руках, идите спать. И ты, Даша, тоже иди. Мы с Дарьей сами приберёмся, – сказала она.

Было неловко, несмотря на то, что эти люди с добром отнеслись к нам, делясь с нами и так скудной едой, но мы послушно встали из-за стола, я подняла Абдуллу на руки и мы прошли в комнату. Широкая кровать позволяла нам всем на ней разместиться.

– Завтра узнаем, что с сыном Дарьи и сядем на поезд, неудобно… неудобно обузой быть. У неё и так двое детей и мы ещё тут, нахлебники, – тихо сказала Даша, снимая платье из грубого материала.

– Ты права, сама себя неловко чувствую. Я очень им благодарна. С сыном так удачно всё получилось, сама не ожидала. Дай Бог и Чижик Дарьи найдётся и она прижмёт сына к груди, как и я, – наглядно прижимая сына к груди и убаюкивая его, легонько хлопая по плечу, сказала я.

Ребёнок быстро заснул и мы легли, Даша у стены, посередине Абдулла и я с краю. Обняв сына, чувствуя его тихое посапывание, я ощущала его хрупкое тельце и меня переполняла радость.

Утром, я не стала будить Абдуллу, поцеловала его в пухлые щёчки и поднялась. Тронув Дашу за плечо, я разбудила и её. Надев с ней одинаковые, холщёвые платья, мы вышли из спальни. Даша и Пелагея хлопотали, одна у печи, кажется, в горшке готовила кашу, другая накрывала на стол, положив ложки, вчерашний, оставшийся хлеб и горшок с остывшей картошкой. Ивана уже не было. Он очень рано уходил на работу, Егор, сидя за столом, ел бублик. Мы с Дашей вышли во двор и умывшись из умывальника, прибитого к дереву, зашли в дом. На улице было очень прохладно, но нам было не привыкать, в лагере зимы были лютые, весна холодная, а лета почти не было.

– Доброе утро. Дарья… во сколько уходит поезд со станции? – спросила Даша.

– Думаю, вечером, обычно, он проездом проходит через станцию, задерживается всего на полчаса. Значит решили ехать? – спросила Дарья.

– Да, загостились мы у Пелагеи, пора и честь знать. Вот только узнаем, есть ли вести о твоём сыне и в дорогу, – ответила Даша.

– А мы сейчас с Пелагеей и пойдём к наркому, она вчера отпросилась на час у Натальи Дмитриевны, сказала, что попозже придёт. Садитесь к столу. А Сашенька спит ещё? – спросила Дарья.

– Спит, я не стала его будить. Такой сладкий! – ответила я.

– Ну, вы тогда и оставайтесь дома, а мы с Пелагеей сами сходим. Всё равно вас не пропустят. Нас бы пропустили, – сказала Дарья.

– Егор? Поел? Одевайся, в школу опоздаешь, – сказала Пелагея, обернувшись к сыну.

Тот тут же встал, надел уже коротковатое пальто, наверное, оставшееся от старшего брата, ботинки и шапку, взял портфель, что оставил вечером у окна и быстро вышел из дома. Я видела в окно, как он побежал по двору и вышел за калитку.

Мы согласились, к наркому зайти было не просто. Быстро поев, они оделись и вышли из дома. Мы сказали, что сами уберём со стола. Не зная, чем заняться, мы убрались и в комнатах, подмели и вытерли пол. Когда Абдулла, проснувшись, заплакал, видимо испугавшись, не понимая, где находится, я побежала в спальню и подняв ребёнка на руки, крепко его обняла.

– Шшш… тихо, родной. Испугался? Мама здесь, с тобой. Сейчас мама тебе кашу даст… хочешь кашу? – выйдя с сыном на руках и усаживая его за стол, ласково говорила я.

Малыш, перестав плакать, с рук есть не стал, попросил ложку и захотел есть сам. Я дала ему кусочек хлеба и придвинула тарелку, Абдулла с аппетитом стал есть, а я с наслаждением наблюдала за ним. Потом, я вытерла ему ротик и усевшись с ним на половик, стала играть. Не сдерживаясь, я часто целовала его ручки и щёчки. А он, с удивлением посмотрев на меня, вновь погружался в игру.

Ближе к обеду, пришла Дарья, Пелагея, видимо, ушла на работу и домой заходить не стала. Я по выражению лица Дарьи пыталась угадать, что же ей сказали о сыне, но её лицо ничего не выражало. Устало опустившись на скамью, она сложила руки на свои колени и посмотрела под ноги. Мы с Дашей терпеливо молчали, в ожидании услышать, что же она скажет.

Прошло минут семь, Дарья так и сидела, не поднимая головы, но я увидела, что из её глаз капают слёзы. Я взглянула на Дашу, она с тревогой смотрела то на меня, то на Дарью. Я пожала плечами. Тут Дарья подняла голову и посмотрела на нас.

– Нарком нас не принял, вернее, нас к нему и не пропустили. Вышел какой-то мужчина, в форме и фуражке, хотела ему в ноги броситься, да он оттолкнул меня и накричал. Говорит, нет пощады врагам народа. Прошу, умоляю, скажите только, жив ли мой сын, а он… он:

– Ты что, баба! Совсем рехнулась! Знаешь, сколько таких, как твой сын? У меня что, больше дел нет, как искать фамилию твоего сына? Может, его и в живых давно нет. Сдох в каком-нибудь лагере!

Он так кричал, что окна дрожали. Но я не испугалась, спрашиваю, кто сможет мне ответить, жив ли мой Васенька. Так нас двое ихних солдат взашей и прогнали. И что теперь делать, я не знаю. Где искать моего Чижика, я тоже не знаю, – Дарья горько заплакала.

А я прижала Абдуллу к груди, понимая, какую боль испытывает эта женщина. Даша села рядом с Дарьей и обняла её за плечи.

– Послушай меня, Дарья. Жив твой Чижик, слышишь? Жив! Ты только надежду и веру не теряй, любовь в твоём сердце и так есть. Верь и жди. Однажды, он вернётся к тебе и ты прижмёшь его к своей груди. Поняла? – говорила Даша, крепко обняв Дарью и прижав к груди, раскачиваясь с ней в такт своим словам.

И так убедительно Даша это говорила, что я даже представила себе, как в дом Дарьи, поздней ночью, постучав в маленькое, низкое оконце, заглядывает Чижик. Я не видела парня, но его лицо, с задорным, добрым лицом, стояло перед моими глазами.