Рождённая на стыке веков
Шрифт:
– Ты правда в это веришь, Даша? – оторвавшись от Даши, спросила Дарья и в её взгляде мелькнула искорка надежды.
– Я не только верю, Дарья, я знаю, я вижу это, – ответила Даша.
– Странно… но я тоже это увидела, – произнесла я, удивившись.
– Дай-то Бог. Я ведь и живу только с этой надеждой, вновь увидеть сына. Иначе, зачем мне жить? – ответила Дарья, крепко обнимая Дашу.
– Вот и живи, и надейся. Жди столько, сколько понадобится. Я бы сказала тебе, поезжай в Москву, обей все пороги. Но это бессмысленно.
– Да, ты права, Даша. Я сегодня же вернусь домой. Вместе на вокзал пойдём. Вот вернётся Пелагея и пойдём, – нетерпеливо ответила Дарья.
– Вот и хорошо. Сборы не нужны, у нас и вещей-то нет, – сказала Даша.
– Пелагея просила вам в дорогу картошки отварить. Она вчера тесто на хлеб поставила, сейчас печь разожгу, каши Сашеньке сварим, немного и маслица есть, добавим. Вчера Иван два куска сахара принёс, отломаем кусочек и в кашу положим. А там… может в дороге что прикупите, когда ничего не останется, – своими словами, Дарья словно успокаивала себя, разжигая печь и вытаскивая из-за печи тесто, в деревянной кадушке.
Оглянувшись на нас, не услышав ответа, Дарья заметила, что мы переглядываемся с Дашей. Она улыбнулась.
– Знаю, что у вас денег нема, ничего, у меня есть немного, у Пелагеи тоже, так что доедете до своего Ташкента, – сказала Даша.
Мы засмеялись.
– Ташкента, Даша. В переводе, название нашего города значит камень. Город и был весь в камнях и валунах, – сказала Даша.
– Да? Надо же. Не знала, – думая о чём-то своём, произнесла Дарья.
Абдулла, поев, уснул у меня на руках, я занесла его в комнату и положила на кровать. Дарья успела поставить хлеб в печь, где в горшке варилась картошка, убрав её, она поставила другой горшок, с кашей. Даша помогала ей, я прибиралась в комнате. Позже, пришла Пелагея, держа в руках алюминиевую кастрюлю, завернутую в полотенце.
– Немного макарон принесла, с луком обжаренные. В дорогу заберёте. Вот хлеб скоро готов будет, две булки вам положу, должно хватить, если понемногу есть будете. Сухих листьев смородины ещё, заваривать будете. Дарья? Ты же остаёшься? – посмотрев на дальнюю родственницу, спросила Пелагея.
Та взглянула на нас и улыбнулась.
– Нет, Пелагея. У тебя и так двое сыновей, мне своего дождаться надо, а он, если вскоре вернётся, придёт не иначе, как к себе домой. Я уеду, спасибо тебе за всё, – ответила Дарья.
– Ну что ж, может так и правильно. Вернётся наш Чижик, помяни моё слово. Вот, в корзину всё съестное и положим, давай, сначала пусть всё остынет, -говорила Пелагея, достав из-за печки корзину и положив на её дно белую тряпочку.
Собрав немного на стол, мы поели, к тому времени и каша, и картошка почти остыли. Пелагея аккуратно складывала в плетёную корзину довольно больших размеров хлеб, в отдельную тряпочку сложила картошку, достала немного сала и порезав тонко, положила между двумя небольшими булками хлеба. Макароны выложила в миску, кашу в банку. Вскоре, корзина наполнилась. Пелагея накрыла её полотенцем и края подоткнула в корзину.
–
Будьте осторожны с продуктами, сейчас до еды многие охочи. Особенно беспризорные шастают, чтобы украсть, – сказала Пелагея.В меньшую корзину она положила поесть и Дарье.
– Мне много не клади, знаешь, я много не ем, – стоя рядом с Пелагеей, сказала Дарья.
С учёбы прибежал Егор и бросив по привычке портфель на пол, хотел бежать на улицу, но мать его остановила.
– Вот придёт Иван, опять подзатыльник получишь. Убери свой портфель на место. И есть садись, не то не пущу на улицу, – повышая голос, но всё же ласково, сказала Пелагея.
Егор тут же остановился и повернувшись, взял с пола свой портфель и положил на широкий подоконник, где, как оказалось, он делал и уроки. Потом сел за стол и второпях поел.
– Мам? Я поел. Можно я теперь пойду? Пацаны ждут, – спросил Егор, умоляюще посмотрев на мать.
– А уроки кто за тебя делать будет? – спросила Пелагея.
– Приду, сделаю. Половину в школе спи… сделал, – ответил Егор запнувшись и не дожидаясь разрешения матери, выскочил на улицу.
– Вот сорванец! – ласково посмотрев вслед сыну, воскликнула Пелагея.
Из-за шума, проснулся Абдулла и открыв со скрипом дверь, вышел к нам. Я тут же подняла его на руки и усадила на колени.
– Накорми ребёнка кашей, скоро ехать, – сказала Пелагея, положив немного оставшейся каши в миску и подвинув к нам, вместе с кусочком хлеба.
Я накормила сына, аппетит у него был хороший и он быстро поел.
– Ну что? Присядем на дорожку и пойдём уже. Спасибо тебе, Пелагея, за хлеб, за соль. Помогла ты нам всем. За то, Бог тебя вознаградит, – сказала Даша, присаживаясь на скамью.
– Ну что ты? Чай не чужие. Поезжайте с миром, – ответила Пелагея, сев рядом со своей родственницей и сложив руки на коленях.
– И мы с Халидой Вам очень благодарны. Добрая Вы, Пелагея, мы никогда этого не забудем, – сказала Даша.
– Ладно, время уже. Провожу вас до вокзала, – вставая с места и поправляя платок на голове, сказала Пелагея.
Даша взяла корзину и мешок с вещами Абдуллы.
– Подожди. На-ка вот, мои-то выросли из игрушек, а Саше в самое время, – сказала Пелагея, протягивая ребёнку деревянную лошадку.
Потом полезла в карман и достала немного денег. Повернувшись, она протянула их нам.
– Вот и это возьмите. В дороге пригодятся. Неизвестно, что там Вас ждёт, в дороге и дома, – сказала она.
Я посмотрела на Дашу, потом на Пелагею.
– Нет, не нужно. Вы и так столько для нас сделали. Спасибо Вам за всё, – сказала я.
– Бери-бери. Сочтёмся, – сказала Пелагея, сунув деньги мне в руки.
– Мы вернём деньги, когда-нибудь, обязательно вернём, – воскликнула я.
– Вот и будет повод ещё раз приехать в Архангельск, – неуверенно ответила Пелагея.