Рубиновый лес. Дилогия

– Матти, Матти… – Я уронила голову к полу, склонилась перед ней, не находя сил на то, чтобы смотреть ей в глаза. Маленькие каблуки башмаков застучали по полу, но я лишь сильнее угнулась вниз, когда она подошла и обхватила меня руками. – Мне так жаль! Матти, прошу, прости меня. Прости… меня… Прости меня. Прости меня. Прости меня!..

– Рубин, хватит! Довольно! Поднимись, молю тебя. Не хватало ещё, чтобы кто-то увидел, как драгоценная госпожа в ногах у сенешаля ползает.

– Маттиола, прости… Прости! Селен сделал это с тобой из-за меня. Прости!

Я захлебнулась в слезах на миг раньше, чем договорила. Слова, скомканные, утонули в булькающем хрипе. Возможно, из-за этого Маттиола просто не услышала, что именно я сказала, потому что иначе она бы смотрела на меня с ненавистью, а не с той сестринской нежностью, которой на самом деле полнился её взор. Ибо я более не заслуживала ни этой нежности, ни самой Матти, чья сломанная судьба была на моей совести.

– Рубин. – Матти позвала меня тем самым тоном, каким звала когда-то раньше, очень и очень давно, когда я кувырком падала со слишком высоких лестничных пролётов. Хочешь не хочешь, но слёзы на щеках всегда высыхали от этого её тона сами собой. – Рубин, успокойся. Посмотри на меня. Что ты видишь?

Солярис говорил, чтобы я не смела жалеть тех, кто не просил об этом. Чтобы не брала на себя больше, чем уже несу, и чтобы не считала себя центром мира. Сейчас, наконец-то осмелившись посмотреть на Матти в упор, я вдруг поняла, что именно он имел в виду.

Когда-то Матти была прекраснее всех женщин Столицы, которых мне доводилось видеть. Высокородные дамы не жаловали её присутствия на пирах, поскольку в Медовом зале не находилось ни одного мужчины, не оглянувшегося бы ей вслед. Она всегда носила неброские закрытые платья, в которых её грудь казалась меньше, чем на самом деле, и забирала густые лоснящиеся волосы фибулой или гребнем, словно стыдилась того, как добра к ней оказалась природа. Однако в этот раз Матти не скромничала: волосы её, угольно-чёрные, свободно струились до самых лопаток, украшенные изумрудами, которые я всегда разрешала ей брать из моей шкатулки, как и любые другие украшения. В ложбинке под её шеей лежал сапфировый медальон, и свет, преломлённый его гранями, был таким же ослепительно-синим, как и то платье с цепочками вместо рукавов и разрезом на подоле, которое Матти теперь носила. Она словно только-только прибыла верхом на драконе из самого Сердца, где избавилась и от толстых слоёв одежд, и от страхов.

Да, когда-то Матти и впрямь была прекраснее всех женщин Столицы…

И оставалась самой прекрасной до сих пор.

– У меня было два месяца, чтобы обдумать случившееся, – сказала Матти и подогнула под себя ноги. Мы обе сидели на полу, не обращая внимания ни на холод, исходящий от него, ни на приличия. – Какое-то время я не могла понять, что чувствую. Вроде бы злилась. Или пыталась злиться. Горевала. Однако совсем не плакала. Не разбила ни одной посудины и не накричала ни на одного слугу… Это не та злость и не то горе, которые ты представляешь себе. Да, мне всё ещё тяжело смотреть на себя в зеркало по утрам, но вовсе не потому, что я скорблю о своей красоте, а потому, что не узнаю себя. Это другая Маттиола, и с ней мне только предстоит научиться жить. – Она выдержала паузу, от которой мне вконец поплохело, а затем вдруг сказала: – Но не ты создала её, Рубин. Всё, что я помню из того дня, – красноволосый юноша и непомерная боль, от которой даже не получилось закричать. Когда же я очнулась, то первое, о чём подумала: «В порядке ли Руби? За ней ли приходил этот человек? Где она сейчас?» И даже когда я узнала, почему он сделал то, что сделал, я ни разу не допустила мысли, что именно ты несёшь ответственность за это. Ведь ты бы никогда не пожелала мне зла, Рубин. Я точно знаю это. И продолжила бы так считать, даже если ты сама приставила к моему горлу меч.

Пока Матти говорила, я не дышала и уж тем более не смела перебивать её. Она бродила взглядом по своим пальцам, тоже покрытым шрамами, но на сей раз от бесконечного прядения и шитья; от тех дней, что заботилась обо мне, вязала нам игрушки и платьица для кукол, вынимала занозы из моих ног и цепляла их сама, когда падала с деревьев, куда я заставляла её забираться на спор. «Матти привыкла к шрамам», – подумалось мне. В жилах Маттиолы не текло ни капли высокородной крови, а в её семье не было никого зажиточнее обычного купца. Всего лишь дочь вёльвы, пусть и королевской, и хускарла из прибрежной деревеньки. Приставленная ко мне служанкой до конца наших дней, вряд ли она хоть когда-то уповала на то, что жизнь её будет сладкой и беспечной. Матти с детства была готова ко всему на свете.

Она вовсе не слабая. Она гораздо сильнее меня.

– Я люблю тебя, сестрёнка, – сказала Маттиола, улыбнувшись уголками губ, перечёркнутыми очередным шрамом. Ресницы её дрожали, отбрасывая тени на шершавые щёки. – Быть может, и меня кто-нибудь однажды полюбит… Даже вот такой… Но, если нет, это не страшно. Главное, чтобы ты, Гектор и Ллеу любили.

– Ох, Матти!

Я пододвинулась к ней и протянула руки. Вопреки моим опасениям, Матти не отстранилась, а подалась навстречу, позволяя обнять себя. Неизвестно, сколько мы сидели так, просто держась друг за друга. Затем её голова легла мне на плечо, и я почувствовала, как ткань потрёпанного платья тяжелеет, пропитываясь слезами. От Матти пахло розовым маслом и заварным кремом, который она иногда помогала готовить на кухне (единственное блюдо, которое у неё получалось), а от меня всё ещё пахло пустыней, диким простором и… грязью.

– Фу. – Матти резко отстранилась, надув мокрые щёки, и я невольно засмеялась, чувствуя, как от этого смеха разжимаются тиски сожаления на сердце. – Давай-ка всё же помоем тебя для начала, а потом будем обниматься и плакать, хорошо? Вставайте, госпожа, вам нужно срочно перестать вонять и рассказать мне обо всех ваших приключениях!

Быстро подтерев сопливый нос рукавом платья, Маттиола схватила под мышку полотенца, рывком поставила меня на занемевшие ноги и велела дожидаться её в купальне. Когда я, кивнув, послушно вошла туда, под потолком уже вился душистый травяной пар, а чугунная печь клокотала и трещала, гоня по воздуху влажное тепло. Избавиться от грязной гандуры было сродни пробуждению от кошмарного сна. Я испытала колоссальное облегчение, просто сбросив замасленную ткань на пол и погрузившись по плечи в воду. Маттиола наполнила ею ванну за считаные минуты, притащив несколько вёдер, и добавила туда немного лимонного сока с ежевичными листьями, чтобы осветлить посмуглевшую кожу. Решив более не обсуждать с ней пережитую трагедию, коль она сама этого не захочет, я молча вручила себя в её умелые руки, тут же взявшиеся за мочалку из жёсткого лыка.

Вместо разговоров о несчастьях мы стали разговаривать о победах, случайностях и нелепостях. Так, я поведала Матти о Сильтане с Мелихор, нагнавших нас у болот под Гриндилоу; о Дайре и скверном нраве Мераксель, напавшей на Сола вредности ради; и о колодце, который привёл нас на обратную сторону мира. Однако столько же, сколько я рассказала, пришлось и утаить. Умолчала я и о Селене, являющемся мне во снах, и об участи Совиного Принца с Медвежьим Стражем, воспоминания о которых всё ещё отзывались тупой болью в груди. Матти незачем было знать, что боги, которым она так усердно молится, мертвы. Ведь если даже они не смогли выстоять перед ликом Красной напасти, то что ждёт нас, простых людей? Ни Маттиола, ни остальные ни в коем случае не должны были потерять надежду.

– Да ладно?! – воскликнула Маттиола, стоило мне добраться до той части, где мы с Солярисом уединились в пещерах Принца. От услышанного она шлёпнула мочалкой по воде так сильно, что нас обеих обдало брызгами. – Прямо туда? Языком?!

– Тише ты, Матти! Не так громко!

– Ну а что там насчёт длины хвоста и мужской… г-хм… гордости? Правду говорят, что и то и другое одинаково велико?

– Не знаю. Я не разглядывала.

– Что значит не разглядывала?! А куда ты вообще смотрела в такой момент, скажи на милость?!

– Матти!

Она захихикала, разрумяненная от пара и моих историй, и в какой-то момент я вдруг поймала себя на мысли, что почти не замечаю шрамов, испещряющих её лицо. Будто они всегда там были. Или будто их не было вовсе. Маттиола смеялась звонко, как прежде, задорно шутила и всё так же пеклась обо мне. И к тому моменту, как я выбралась из ванны и она завернула меня в мягкое полотенце, всё окончательно вернулось на круги своя.

– Что ты сказала? В любой момент могут прибыть драконы?!

Я резко вскинула голову, осознав, что за девичьей болтовнёй совсем забыла предупредить Матти о грядущем и сообщила об этом лишь тогда, когда попросила её послать к портнихе за новым платьем. Маттиола тут же свернула полотенце, перестав вытирать меня, и застыла в негодовании. Ведь если вместе с Солярисом прибудет Борей и все Старшие драконы Сердца, то с ними наверняка прилетит и Вельгар…

– Ты ведь знаешь, что я прибыла в Столицу без Сола? – уточнила я осторожно, и Маттиола покачала головой. – Он отправился в Сердце. Хочет уговорить драконов выступить за нас в войне, должен привести их сюда для переговоров. Поэтому я и поручила Гвидиону подготовить замок к торжеству…