Рубиновый лес. Дилогия

Рубин к тому моменту уже не спала, встречала звон, сидя на подоконнике. Днём она отнесла в неметон угощения и драгоценности для бедняков – хорошая примета, – а возвратившись домой, сразу отправилась в постель, следуя завету прибывшей на празднество Маттиолы отоспаться как следует. Тем не менее проснулась от нервов Рубин ещё на закате, задолго до заветной полуночи, и потому разложила перед собой шахматы. Впервые за долгие годы спешить ей было некуда, хотя очень хотелось.

Если на пир сборы всегда начинались спозаранку, то вот на свадьбу – поздно, всего за час до церемонии. После биения колокола Рубин дважды приняла ванну – один раз с обычной водой и мочалкой, а второй раз с розовым маслом и молоком, – но оделась при этом быстро, за считаные минуты, потому что одеваться толком и не пришлось. Матти застегнула на ней платье лёгкое и белоснежное, с цветочной серебряной вышивкой на рукавах, знаменующей её прощание с юностью, и расчесала гребнем ещё влажные волосы, дабы Солярису было проще их заплетать. Браслеты, диадему, ожерелья Рубин лично сложила в ларец, оставила в покоях все украшения, кроме изумрудной серьги в правом ухе – уже не ради традиций, конечно, а ради того, чтобы после было танцевать легко и свободно.

Как шлейф, увивалась за Рубин вязь из пряжи, которую плели вёльвы, ступая за своей молодой королевой шаг в шаг, распевая благословения в её честь, шепча молитвы за счастье её, здоровье и плодородие. Горела тонкая свеча в руках Мидира, плечом к плечу её сопровождающего вместо отца, а в конце узкой тропы, уже усеянной зачатками маков и белыми ландышами, горели драконьи глаза, перемежаясь с факелами советников, ярлов и друзей. Все собрались под звёздным небом у Цветочного озера.

Солярис тоже ждал её там.

Рубин едва не оступилась, завидев его на самой кромке воды. В распахнутой до плоского живота рубахе, с губами клюквенными, искусанными в думах, какие всегда терзают жениха накануне встречи с невестой, не важно, человек он или нет. Ведомый этими думами и нетерпением, Солярис инстинктивно шагнул вперёд с протянутой рукой, к ней навстречу, но замер, вспомнив о правилах.

– Ты уверен, что хочешь этого? – спросила его Рубин вчера, пока они оба нежились в постели, зная, что не увидятся весь следующий день. – Никто не узнает, если мы иначе поступим, все свои будут, все поймут, и я тоже. Ради тебя-то приличиями, думаешь, не поступлюсь? К тому же, дейрдреанский свадебный ритуал весьма сложный, ты знаешь…

– Зато драконий ритуал проще некуда, – усмехнулся тогда Солярис в ответ. – Укушу тебя, и дело с концом, да?

– Укусишь?

– Это единственное, что требуется драконам, дабы наречь друг друга мужем и женой. Кроме их собственного согласия и желания это сделать, конечно. Так что, драконью свадьбу хочешь, значит?..

– Ай-ай, нет, не хочу! Пожалуйста, хватит, Сол!

Последствия этих визгливых «нет» до сих пор алели на её груди, бёдрах и плечах. На щеках же заалел румянец, когда Солярис вдруг посмотрел туда, где был один из них, – как раз под маленьким разрезом платья у ключицы, и усмехнулся. Оба вспоминали одно и то же. Оба одного и того же желали.

Вёльвы завели свою песнь, а пропев её до конца, отпустили пряжу, отпуская в супружескую жизнь и Рубин. Трава была скользкой от росы, а босые ноги Рубин – холодными. Но воздух, как и кровь, бурлящая внутри, казался нестерпимо жарким. Он трещал вокруг Соляриса и согрел Рубин, когда она приблизилась и встала рядом, а затем медленно развернулась к нему спиной и перебросила свои распущенные волосы за плечо. Свечей вокруг тут же стало больше, чтобы больше можно было и увидеть. Свет заключил их в объятия, и Рубин затаила дыхание.

– Смотри, Кроличья Невеста, как я косу невесте своей заплетаю. Как забочусь о ней, как поёт для неё моя ласка, как лелею я каждый её волосок, точно душу её лелею. Благослови, Кроличья Невеста, мою невесту, срежь все сомнения, как косой своей срезаешь увядшую вербену. Пусть же наш сад никогда не увянет. Заплети, Кроличья Невеста, мою клятву о любви, да крепко заплети, как я плету косу.

Солярис перебрал пальцами белокурые локоны; нежно их перебрал, бережно, осторожно. Пряча острые когти, ни в коем случае не притрагиваясь к голой коже на шее за воротом платья, даже не задевая её и уж тем более не раня. Медленно он стягивал пряди между собой и ни разу не растерялся, заплетая Рубин косу гораздо умелее, чем делал то в её детстве, и гораздо длиннее, шире и действительно крепче, чем когда-либо ещё. Она не видела, но чувствовала, что он не упустил ни одного её волоса, ни одного движения не забыл. Все их выучил, как и слова клятвы, заставляя женщин, обступивших их кольцом, одобрительно улыбаться и кивать. Драконицы, слуги, Маттиола и Ясу, Мелихор и Тесея. Две последние хихикали, нарушая священную тишину, но нарушая её по-доброму, приятно, будто бы тем самым делая таинство лишь сильнее.

– Смотри, Волчья Госпожа, как я жениха своего одеваю, – прошептала Рубин, повернувшись к Солярису лицом, и взялась за шнурки на его растрёпанной ветром рубахе. – Как забочусь о нём, как следую за ним рукой своей и тенью, точно волк следует за своей стаей. Благослови, Волчья Госпожа, моего жениха, ибо он теперь и есть моя стая. Предай зубам хищных зверей и вьюге все печали и беды, силу моим словам придай, как песнопениям твоих вёльв-дочерей. Пусть наша луна всегда светит ярко. Свяжи, Волчья Госпожа, наши судьбы, да крепко свяжи, как завязываешь нити пряжи, а я завязываю жениху рубаху.

Рубин затянула первый узелок на груди Соляриса под пристальными взглядами всех шагнувших вперёд мужчин, а затем ещё один и ещё. Она знала этот ритуал наизусть, тренировалась перед сегодняшним днём вместе с ховгоди [54] ничуть не меньше, чем сам Солярис, но дрожала и волновалась почему-то больше. Несколько раз она едва не выронила один из шнурков, но всё-таки удержала. Переплела их все крест-накрест, как положено, завязала ему рубаху от живота до самой шеи, стараясь не отвлекаться на блеск мелких жемчужных чешуек возле его пупка и под рёбрами, а после, когда дело было сделано, подняла голову вверх.

54

Ховгоди – духовник, эксперт в области культуры и религиозных правил.

Вёльвы снова запели. Тихие, мурлыкающие голоса почти сливались со стрекотом сверчков в высокой траве.

– Даруй мне меч, Медвежий Страж, – прошептал Солярис и прижался ко лбу Рубин своим. – Чтобы я был защитником для своей жены.

– Даруй мне кубок с вином, Совиный Принц, – прошептала Рубин в ответ, улыбаясь. – Чтобы я была домом для своего мужа.

Её ладони согрелись в его, когда они взялись за руки. Между пальцев тут же заструилась мягкая ткань золотого погребального савана, знаменуя любовь, что будет длиться до самой смерти. Впервые Солярис поцеловал Рубин у всех на глазах, да настолько жадно и сладко, что у неё подкосились колени и ей пришлось опереться на его грудь, чтобы не упасть. Вёльвы тут же смолкли, и запели драконы громогласно и весело. Ночь озарило и раскалило солнечное пламя, выдыхаемое ими; захлопали мощные крылья, загудела тальхарпа, и человеческая церемония тут же обернулась драконьим празднеством на берегу того же Цветочного озера, где когда-то давно вступили в брак королева Дейрдре и северный ветер, а теперь – молодая королева Рубин, в Ночь Мора рождённая, и дракон Солярис, рождённый в Рок Солнца.

Вступили они и в новую жизнь, которая плелась на узлах прошлой, да тянулась так далеко, что даже звёзды не видели, где она заканчивается.

6 Драгоценный господин

В детстве родители каждый вечер рассказывали ему сказки. Мама – о древней королеве, что объединила драконов и людей, взрастила пшеницу из собственной плоти, сразила королеву зимы и содеяла три сотни подвигов за три сотни лет. Отец же рассказывал ему о Старших, о Беле и Дагде – первых порождениях небес, – о далёком острове Сердце, откуда дядюшки привозили ему разные сласти, и о настолько горячем солнце, что оно плавит и камни, и землю, и кости. Оба они учили: мир – опасное и прекрасное место, как ларец для драгоценных камней, которые ты собираешь сам на протяжении жизни. И он, Джёнчу, главная драгоценность для них и для всего мира. Он жемчуг, которому суждено для этого мира светить и сиять долгие тысячи лет.

– Просыпайтесь, драгоценный господин! День Вознесения, ваш великий день! Ну же, вставайте, господин… Господин? Принц Жемчуг? Эй, Джёнчу! Где ты, Дикий тебя побери?!

Месяц китов уже завершился, распустился месяц сапфиров первыми птичьими ягодами, но пение тех, кто был богами до богов, всё ещё находило свой путь к стенам замка и спальне принца. А спальню он, став постарше, выбрал такую, чтобы из окон её виднелись обрыв и Изумрудное море, методично точащее его. Божественной рукой был сшит горизонт, сияющий сквозь витражи и опущенные ставни – стык зелёной воды и бирюзового неба. Джёнчу представлялось, что на закате солнце ныряет в винную бутылку, а утром вытекает из неё, когда кто-то из богов – должно быть, Совиный Принц – откупоривает пробку. Из спальни хорошо виднелась и плоская полоса берега, усеянного выброшенными морскими раковинами по весне, и даже спины китов, проплывающих по поверхности волн. Джёнчу мог любоваться ими часами и часами же слушать, как они поют, пока рисовал пальцами и кистями не пейзажи, но чувства, которые они пробуждали.