Рубиновый лес. Дилогия

– Благодарю, но не стоит. Ты и так многое сделала для меня. Я справлюсь.

– Уверена? Помни, что тебе нельзя напрягать руку! Серьёзно, постарайся не двигать ею ещё хотя бы две недели, а то вдруг отвалится, не дай Солнце.

– Что?

Я вдруг вспомнила, как Мелихор уже предупреждала меня насчёт руки ранее, когда я стучала пальцами по стене, но тогда мне, напуганной собственным пробуждением, было попросту не до этого. Теперь же, когда паника улеглась, я неожиданно осознала, что моя нагота – не единственное, что смущает меня в собственном теле… Левая рука смущала не меньше. Она ощущалась как-то иначе, совсем непривычно, будто бы задеревенела или затекла после неудобного сна. Несколько секунд я пялилась на неё, только сейчас заметив, что пальцы до самых ногтей облачены в странную ткань телесного цвета, сливающуюся с кожей. То была перчатка, но твёрдая, похожая на деревянный каркас. Закатав рукав ночной рубашки, я увидела, что она доходит до самого локтя и плотно обтягивает всю руку, почти полностью обездвиживая её в районе суставов.

– Что с моей рукой? – спросила я недоумённо. – Растяжение?

– М-м, почти. Тебе её оторвало, – снисходительно улыбнулась Мелихор. – Издержки тех креплений, которые ты используешь, чтобы не свалиться с Соляриса. Удар о воду и так был сильный, а твоя рука запуталась в том кольце, которое ты обычно пристёгиваешь к…

Остальное я уже не слышала. В ушах зашумело, как шумело Кипящее море, поднятое на дыбы бурей, и ещё с минуту я боролась с темнотой, которая вдруг зарябила в глазах. «Соберись! Многие короли и королевы получали увечья во время сражений. Ты не какая-то там сопливая девчонка, какой тебя считает отец. Ты от крови сидов, от крови Великой Королевы». Я беззвучно повторила это про себя несколько раз, закрыв глаза, пока Мелихор не тронула меня за плечо.

– Эй, ты чего? Руку ведь нашли! – воскликнула она. – Мы обязательно прирастим её обратно! То есть уже прирастили. Старший Сенджу очень хорош в искусстве врачевания. Просто нужно время, чтобы восстановились все нервные окончания…

– Как можно приделать обратно оторванную конечность?! – спросила я едва слышно, резко охрипнув, и стиснула между пальцев мягкую подстилку из мха. – Даже сейд на такое не способен…

– Драконы не могут практиковать сейд, – сказала Мелихор то, что я и без того прекрасно знала. – Но у нас кое-что получше. Мы зовём это наукой. А то, что сейчас на твоей руке, называется гелиосом. Его накладывают на раны и повреждённые конечности старых сородичей, которые с возрастом теряют способность к самоизлечению. Поверь, это сработает и с тобой! Однажды, когда отец пытался самостоятельно построить лифт, ему отрезало хвост…

Я снова перестала слушать, но в этот раз намеренно, чтобы мне не подурнело вновь, и молча потянулась к стопке свежей одежды. Не переставая трещать и сыпать историями, которые, как ей казалось, должны были подбодрить меня, Мелихор всё-таки помогла мне одеться. Левая рука была у меня ведущей, поэтому без неё мне бы действительно пришлось тяжко. Однако, в отличие от умелой Маттиолы, давно приноровившейся к роли одевальщицы, Мелихор явно помогала кому-то впервые: она несколько раз прищемила мне застёжками грудь и даже вырвала прядку волос на затылке, пытаясь втиснуть меня в платье, которое оказалось на размер меньше. Из-за этого сборы заняли у нас почти час.

– Только посмотри на себя! Выглядишь как настоящая ширен!

Стена напротив стеклянных светильников была такой гладкой, что отражала комнату, точно зеркало. Мелихор подвела меня к ней, чтобы я могла полюбоваться на результат её усилий, и мне с трудом удалось не измениться в лице. Юбка из скользящего муара, расписанная тиснёным узором, похожим на виноградные лозы, шла до самого пола, но имела несколько прорезей под бархатным поясом, обнажая добрую часть живота. Верх надевался отдельно, имел глубокий вырез и совершенно не имел рукавов, держась лишь на тонких золотых цепочках вместо лямок. И он, и юбка были абрикосового цвета, и хотя Маттиола считала меня в таких цветах бледной и невзрачной, этот оттенок мне определённо шёл. В сочетании с причёской – двумя небрежными косами, точь-в-точь как у Мелихор, – я и впрямь походила на местную. Только это и то, что на самой драконице было похожее платье, не дало мне впасть в отчаяние. Прежде я и помыслить не могла о том, чтобы выйти в таком виде к людям, но сейчас в этом скрывалась некая логика: если так одеваются все драконы в Сердце, никто, наоборот, не должен заметить меня в толпе.

– Ну как? Тебе нравится?

– Ты постаралась на славу! – сказала я, улыбнувшись, и Мелихор расцвела, издав странный урчащий звук, только на несколько октав выше, чем то урчание, которое обычно издавал Сол. Точно! Урчание… – Мелихор, а можно спросить тебя кое о чём?

Она обернулась, уже устремившись к арке с углублением, которую вместо двери закрывала ещё одна штора, только плотная и тёмная, как шерстяное покрывало.

– О чём? – тут же воодушевилась Мелихор, сцепив пальцы замком на уровне рёбер и согнувшись пополам, будто бы разговаривала с ребёнком, хотя я была выше неё ростом. – Что-то о драконах, да? Спрашивай, не стесняйся! Я люблю болтать, в отличие от моих братьев.

– Солярис всё это время сидел рядом, пока я спала?

– Откуда ты знаешь? – удивилась она. – Да, сидел, но потом матушка выпроводила его, чтобы он тебе не мешал. Для людей ведь очень важен сон, когда они болеют… А как ты узнала? Он всё-таки разбудил тебя ненароком?

– Нет-нет, но мне кажется, что я его слышала. Тот звук… – Я смутилась, судорожно вспоминая все уроки дипломатии. Вдруг ляпну что-то неприличное по меркам драконов и оскорблю Мелихор? – Звук, который ты издала, когда я поблагодарила тебя за платье. Что он означает?

– Ты про это? – И Мелихор повторила то самое короткое урчание, которое, кажется, шло откуда из глубины её живота и действительно во многом напоминало кошачье мурлыканье, только грубее. – Мы зовём это пением. Если оно короткое, то сородич невероятно радуется чему-то. Если же длинное, то так дракон успокаивает своего детёныша… или свою пару. Например, когда те напуганы, расстроены или поссорились. А что? Солярис пел тебе?

Мелихор прильнула ко мне, прямо как в день нашего знакомства – нос к носу. Она всё так же пахла огнём и розами, словно нагретый летним солнцем цветочный сад. Маленькие острые зубы, приоткрывшиеся в улыбке, совсем не пугали. Мелихор так напоминала мне Маттиолу в детстве, по которой я тосковала в глубине души, что я даже не посмела юлить:

– Да, несколько раз.

– Ну, это очевидно. Ты ведь его ширен.

– Ты уже несколько раз назвала меня ширен. Это что, какое-то прозвище?

Мелихор вздёрнула брови – такие же светлые, как у Соляриса, – отчего её лицо стало до смешного кукольным, точно у тех фарфоровых игрушек, которые мне дарили ярлы в детстве.

– Мы научились говорить лишь благодаря людям, но общий язык поначалу был сложен для нас. Некоторые сородичи до сих пор не могут выговорить все ваши слова, – объясняла Мелихор. Судя по тому, как она шипела на некоторых согласных, а гласные, наоборот, проглатывала, с общим языком у драконов и впрямь были трудности. – Ма’рьят, например, переводится как «мой брат». А ширен означает «пара».

Сердце забилось так же быстро, как тогда в хижине Хагалаз, только в этот раз я отрицала не собственную влюблённость в Сола, а его влюблённость в меня – ведь именно это сейчас подразумевала Мелихор.

– Ты не так поняла! Я не думаю… Это не… – Я будто сама разучилась говорить на общем языке, и это явно позабавило Мелихор, как и мои пунцовые щёки. Она захихикала, прижав когтистый кулачок к красным губам. – Ох. Солярис рассказывал тебе о том, почему он со мной? О проклятии, которое связывает нас? Он со мной с детства, но против воли. Играл со мной в прятки, заставлял есть овсяную кашу, утирал сопли, когда я падала и разбивала коленки… Вот почему он пел мне – я для него вечный детёныш. Не пара.

– Мы не люди, Рубин, и пускай Солярис жил среди вас, но он не человек тоже. Наша жизнь исчисляется тысячелетиями, потому и разница в возрасте для нас не значит столько, сколько для вас. Моя матушка, например, старше отца почти на пятьсот лет! У сородичей это в порядке вещей – создать пару с тем, кто когда-то вылупился у тебя на глазах. К тому же… почему тогда Солярис не поправил меня, когда я несколько раз назвала тебя «ширен»?

Мелихор попятилась к двери, не сводя с меня прищуренных глаз, и хитро улыбнулась. Её довольный вид так и подбивал меня воскликнуть нечто вроде «Я сама не хочу быть никакой ширен!», но лгать было не в моей природе. Мысль о том, что Солярис мог бы стать для меня чем-то бо`льшим, чем просто друг и советник, всё ещё претила мне, но мысль, что этого может никогда не случиться, претила ещё больше.