Русь. Строительство империи

Молчавший до этого Добрыня, вдруг заявляет:

— А чего тут думать? Надо к сильному прибиться. Кто силен, тот и прав. Только вот к кому?

Радомир бросает на сына быстрый взгляд. Не нравится ему, что Добрыня лезет в разговор. Но и возразить нечего.

— А кто силен-то? — спрашивает Любомир. — Душан, что ли? Так он же вроде как не в чести теперь. Хотя, раз Святослава нет. Если, конечно, это правда.

— Душан, не Душан, — ворчит Радомир. — А сила у него есть. И войско имеется. А у нас что?

Кажется, пора и самому влезть в разговор.

— А у нас есть я, — говорю я с легкой улыбкой.

Старейшины смотрят на меня с недоумением.

— И что? — спрашивает Радомир. — Ты-то тут причем?

— А при том, что я знаю, как нам выжить. И не просто выжить, а сделать Березовку сильной.

— Да что ты все знаешь да знаешь! — раздражается Радомир. — Откуда тебе знать? Ты же чужак, не здешний!

— Не здешний, — соглашаюсь я. — Но кое-что я все же знаю.

— И что же ты предлагаешь? — спрашивает Тихомир. — Опять стены городить? Так на это ни сил, ни припасов не хватит.

— На стены пока и правда не хватит, — отвечаю я. — Но укрепиться надо.

— И как же? — не унимается Радомир.

— Потом расскажу, — отвечаю я. — Сначала надо решить, что делать будем. Вы со мной? Или хотите и дальше под Душаном ходить?

Старейшины переглядываются. Видно, что сомневаются. Но и понимают, что в такое смутное время не каждый осмелится взять бразды правления. Вон, даже Добрыня не особо отсвечивает.

— А ты уверен, что справишься? — спрашивает Любомир. — Дело-то непростое.

— Уверен.

— А что люди скажут? — подает все же голос Добрыня. — Они ведь привыкли, что у них староста есть. А тут вдруг ты… за боярина хочешь сойти?

Эх, знал бы ты мое задание. За князя хочу сойти, да лучше поприберегу твою пихику от травм.

— А что я? — спрашиваю я. — Я и есть староста.

— Староста, — хмыкает Радомир. — Был староста, да весь вышел. А ты, считай, сам себя боярином назначить собрался.

— Не сам, — возражаю я.

— А кто же? — не унимается Радомир. — Твой вещий сон?

— Можно и так сказать. Так что, вы со мной?

Старейшины снова переглядываются. Видно, что им не по себе от всей этой ситуации. С одной стороны, не хочется верить в мои «видения», а с другой — а вдруг я и правда что-то знаю? Да и дела на Руси, похоже, и впрямь плохи.

— Ну, коли так, — вздыхает Любомир. — Посмотрим, что ты за птица такая.

— Вот и ладно, — говорю я. — А теперь пойду я. Дел много.

Выхожу из избы, а в голове рой мыслей. Сказал-то я все правильно, а вот как теперь это все исполнять? Одно дело — языком молоть, а другое — Березовку укреплять. Да еще и в такое смутное время. Ну ничего, думаю, прорвемся. Главное, что старейшины, пусть и со скрипом, но не стали сразу в штыки вставать. А там, глядишь, и народ подтянется.

И снова в голове всплывает образ Добрыни. Ему все это явно не по нутру. Не к добру все это. Ох, не к добру. Чует мое сердце, много он еще крови попортит…

А вечером мы со Степаном провернули одно дельце. Втайне ото всех, в укромном месте, начали отливать золотые монеты.

Сделали из глины форму, выдавили в ней оттиск наконечником стрелы — там узор такой незамысловатый. Его вырезал в виде кругляшка наш старик-ложкарь. Резьба была красивой — парящий сокол, который держит в когтях березовую ветку. А рядом арабская цифра «1». Получилась эдакая печать, которой пропечатали наши формы. Обожгли эту форму в печи.

Пришлось местного кузнеца Тихона привлекать. Взяли с него клятву молчать. Сначала золото в котелке плавили, потом в глиняные образцы разливали. Мороки было жуть. Оказывается, только на березовых углях можно топить, да и то, при воздушной тяге. И откуда только этот кузнец это знает?

Вежа подсказала, что Святослав и не такие сведения местным давал.

Конечно, монеты получились неказистые, неровные. Но это же золото! Настоящее! Целых три-три с половиной килограмма навскидку. Решил пока их в оборот не пускать. Спрятал в надежном месте. Пусть будет нашим золотым запасом, на черный день. Пригодится.

Солнце давно уже село, окрасив небо в багровые тона. Мы со Степаном и Тихоном сидели на мельнице. В кружках пенилась медовуха, щедро сдобренная душистыми травами, которые принесла с собой Милава еще днем. Но, устав после долгого дня, она ушла спать, оставив нас одних наслаждаться плодами своего труда. Мишка-разбойник, по моему заданию, отправился в Совиное, улаживать кое-какие дела, о которых пока рано было говорить вслух.

— Ну, за удачу! — провозгласил Тихон, поднимая свою кружку. — За первые березовские кругляши-гривны!

— За удачу! — подхватили мы со Степаном, и звон глиняных кружек разнесся по мельнице.

Медовуха приятно согревала нутро, развязывая язык.

— А ведь головатый у нас староста, — задумчиво протянул Степан. — Придумал же диво дивное — монеты.

— И не мудрено, — хмыкнул Тихон. — Непростое у нас село.

— А что в нем непростого? — вскинулся Степан. — Обычное село, каких много на Руси.

— Много, да не совсем, — покачал головой Тихон. — Ты вот, Степан, мал еще, не знаешь. А я от отца своего слышал, да и сам кое-что помню.

— Что слышал? Что помнишь? — заинтересовался я, осоловело поглядывая на кузнеца.

— А то, что Березовку эту не отцы наши основывали, — понизив голос, произнес Тихон. — А сам князь Святослав.

— Тот самый? — переспросил Степан. — Княже?

— Он самый, — кивнул Тихон. — Только было это давно. Отец рассказывал, что когда Святослав на Византию ходил, много людей в полон угнал. Всяких: и греков, и болгар, и прочих.

— Ну, это и я знаю, — кивнул я.

Ага, в учебниках читал.

— Так вот, — продолжил Тихон, — не всех он потом обратно отпустил. Многих здесь оставил. В Березовке. И в Совином тоже.

— В Совином? — удивленно протянул я. — Так вот почему у них церковь есть! Наверное, единственная на всю Русь.

— То-то и оно, — покивал Тихон. — Святослав ведь хочет столицу в Переяславец перенести. «Там середина земли моей», — говорил он. Да перед этим он тут, рядом с Переяславцем, поселил тех, кто умел строить не хуже, чем в самой Византии. Ремесленников, мастеров, бывших рабов… Всяких.