Русалочка

– Домой, конечно...

– Или я задохнусь.
– Ее плечи подпрыгнули, словно кто-то ударил ее по спине.
– Мне холодно. Я хочу любить!

– Любить, а как же, конечно, любить...

Кристина успокоилась так же внезапно, как сорвалась. Словно ничего не было. Уже через пятнадцать минут они с матерью сидели на кухне и пили чай с шведскими шоколадными конфетами.

– Никак, Вова объявился?
– догадалась Ирина Михайловна.

Кристина кивнула.

– Ты принесла ему мои извинения?

– Да. Но он все равно боится.

– Меня?
– Мама улыбнулась.

– Черт его знает. Зашуганный какой-то. Не знаю.

– После него ты стала такой?

– Какой?

– Агрессивной. Он тебя не обидел?

– С чего он меня будет обижать? Скорее, это я его разочаровала, блин.

– Ты и ему предлагала... это.
– Мать уже ничему не удивлялась.

– Мы успели только поцеловаться. Потом он сбежал.

– Слава Богу.
– Ты знаешь его положение? Знаешь, что у него серьезные проблемы с крышей, например?

– У меня тоже с крышей проблемы.

– Над нами-то как раз крыша не течет.

Кристина постучала пальцем по голове.

– С этой крышей у тебя всё у тебя в порядке. Я о другой крыше. Жить ему негде, вот что значит крыша.

– Вовке? Где же он спит?

– Насколько мне известно, в своем театре. Где играет, там и спит.

– Откуда, ты знаешь?

– Я много что знаю. Поэтому я хочу сказать... Но это только между нами, давай договоримся?

– Давай.
– Кристину вдруг наэлектризовало, даже ноги приподнялись от напряжения. Она поняла, что матушка решила сообщить ей нечто потрясающее.

– Не говори ему того, что я тебе сейчас скажу, не попадай лишний раз впросак.

– О'кей.

– Если б Вова какое-то время пожил у нас, я бы не имела ничего против.

...Озираясь по сторонам, Вова поднялся на второй этаж, нерешительно потоптался возле двери, опустил вазу с цветами на каменный пол лестничного пролета, привел букет в порядок и, нажав кнопку звонка, стрелой помчался вниз.

Тяжело дыша, он прислонился под лестницей к стене, как лазутчик в тылу противника.

Наверху щелкнул замок. Открылась дверь.

– Кто здесь?
– спросил голос Ирины Михайловны.

Тишина. Вова не обронил ни звука. Вопросов больше не прозвучало. А спустя несколько секунд, дверь захлопнулась.

Покинув укрытие, Вова на цыпочках вышел из подъезда дома на Гагаринскую улицу и быстрыми шагами отправился, куда глаза глядят. Глаза глядели под ноги. Он ни разу не обернулся.

... Мать удивленно поставила букет на стол.

– Что это?
– Кристина потрогала пальцем бутон.

– Цветы.

– Вижу, что цветы. Кто принес?

– Понятия не имею. Надо же, розы! Такого еще не бывало: стоят перед дверью…

Ирина Михайловна выглядела растерянной. Но ей было приятно. Повеяло ароматом французских фильмов шестидесятых годов, романтикой, поэзией... Кристина жадно и самозабвенно вдыхала новый запах, пока от избытка кислорода не закружилась голова:

– После роз трудно дышать обычным воздухом, да? По-моему, у меня опять плавятся предохранители. Тебе не трудно?

– Я привыкла, - ответила мама.
– Я люблю розы.

– Мне казалось, цветы вообще не пахнут, когда им хорошо.
– Подвинув вазу поближе, Кристина губами коснулась лепестков. Однако тут же одернулась: - Они не хотят, чтобы их трогали?

– Цветы этого не любят, - кивнула мать.

– Слышишь?
– Кристина обратилась в само внимание.

– Что?

– Они говорят.

– Кристинка!

– Тсс! Они говорят о смерти. Неужели, не слышишь?

– Ох, доча...
– Мать тревожно покачала головой.
– Нельзя же, в самом деле...

– Тише! Они плачут. Они не говорят - они плачут, мам! Что с ними сделали?

Ирина Михайловна перевела очумевший взгляд с дочери на бледно-розовые бутоны: цветы как цветы.

– Я буду за ними ухаживать.
– Дочь едва дышала: - Они говорят, что скоро умрут… Я не хочу, чтобы они умирали. А где их корни? У цветов должны быть корни.

– Некоторые цветы срезают с куста, чтобы...

– Срезают?! Зачем?

Кристина посмотрела на онемевшую мать, потом на обрубки цветов, и снова на мать:

– Кто срезает?

– Ну, чтобы…

Воцарилась страшная пауза.

– Их принесли мне, - прошептала Кристина, холодея, - Оттуда…

Забыв, о чем идет речь, Ирина Михайловна приподнялась, да так и замерла между встать и сесть. Два ледяных хрусталика, два лотоса из далекой глубины неведомого мира, заморозили ее сильную волю. С приоткрытым ртом мама медленно осела на стул.

– Оттуда, - с ужасом повторила Кристина, выпустив вазу из рук.

Она забралась на костыли и, оставив остекленевшую родительницу сидеть один на один с букетом, поплыла в коридор. Причалив между гостиной и своей комнатой, Кристина навалилась на стену. Согнулась и опустила голову на грудь. Она слышала, как заплакала мать, потом как она подошла к ней и остановилась в двух шагах, не решаясь сократить дистанцию.

– Не помню, когда в последний раз ревела, - призналась Ирина Михайловна.

– Это я виновата.

– Ты тут не при чем. Тебя можно... можно хотя бы обнять?

– Обними.

– Ну вот, - Мать неуверенно привлекла дочку к себе.
– Так же нельзя. Только что ты смотрела таким взглядом... Так нельзя.

– А как?

– Я уже ничего не понимаю. Ты хоть раз плакала, после того, как с тобой это случилось?

– Нет… Наверно, я забыла. Да и не хочу.

– А мне кажется, хочешь.

– Посмотри на себя.

– Страшная?

– Ну. Лучше б не ревела. Можно тебя кое о чем попросить?
– Кристина зашевелилась в заботливых объятиях мамы.

– Конечно.

– Не обидишься?

– Нет.

– Если ты не отпустишь мою голову, я грохнусь.

Ирина Михайловна разжала крепкие материнские объятия.

Кристина с облегчением перевела дух и отправилась в свою комнату:

– Идем, я тебе что-то покажу.

Они подошли к столу, на котором лежал нарисованный мраморный мальчик.