Русалочка

– Нравится?

– Надо же!
– На щеках матери еще блестели слезы, а глаза уже засияли от восторга.
– Это ты нарисовала?!

– Ага.

– Насколько я разбираюсь, это здорово!
– Она с изумлением уставилась на дочь.
– Когда ты научилась рисовать?

– Сегодня. Мраморный мальчик. Классно? Грустный и задумчивый. Смотри: морские цветы, океан... Знаешь сколько лет этим цветам?

Ирина Михайловна пожала плечами.

– Четыреста лет!

– Да что ты!

– Да, да, да! Потому что у них есть корни. Морские розы никогда не умирают - одни бутоны засыпают, другие просыпаются. И никому не приходит в голову их срезать.

– Да у тебя талант!
– продолжала восхищаться мама.

– Я так рада, мам, что хоть чем-то тебя порадовала. А то я уже начала думать, что от меня одни проблемы и никакого толка.

– Это ж надо! Ты, ведь, никогда не любила рисовать. – Ну, и ну! Покажу Шадковскому - можно?
– один мой знакомый, известный художник. Пусть, посмотрит. Может, из тебя выйдет художница?

– Это я должна буду часами напролет малевать?

– Увидим. Должна же ты чем-то заниматься.

– Если честно, больше мне, ну, не охота рисовать. Мраморного мальчишку я уже нарисовала. А больше… Ну, я не знаю, что еще смогу нарисовать. Ладно, мам?

– Показать-то ты мне разрешишь?

– Да я тебе его дарю, делай, что хочешь.

Ирина Михайловна свернула милый шедевр в трубочку и, посмотрев на часы, вспомнила о сынишке:

– Кстати, о мальчиках. Двенадцать ночи! Где нашего охламона носит? Я ему сегодня устрою.

– Не надо, мам.

– Ушел полчаса назад?
– улыбнулась мать.

Кристина честно кивнула.

– Ладно. У меня и сил-то на него не осталось. По-моему, на сегодня хватит воевать, я валюсь с ног. Завтра вставать в шесть. Давай, ложиться?

– Давай. А папа не придет?

– Папа уехал к родителям в Выборг.

– Выборг далеко?

– Поближе, чем Тамбов.

– Тамбов... Тамбов, это как Дания?

– Нет, это разные вещи.

– Как Вова и Гамлет?

– Наконец-то ты это начинаешь понимать. Твой Вова родом из Тамбова. Первый некредитоспособный Тамбове, с которым я имею дело.

– Слушай, а ты когда-нибудь была в театре?

– И в театре, и в кино, а как же? Пока культура не сдохла, я много чего посмотрела.

Тон, которым мама произнесла последнюю фразу, заставил Кристину улыбнуться:

– Культура сдохла?

– Десять лет назад, - кивнула Ирина Михайловна, не моргнув глазом.

– Расскажи.

– Кристинка, мне завтра утром лететь в Москву, я хочу хотя бы четыре часа поспать.
– Мама подошла к книжной полке.
– Почитай обо всем сама, ладно? Где-то у нас была книженция о Третиньяне... А вот. На-ка, посмотри. Когда-то я в нем души не чаяла.
– В голосе матушки зазвучали романтичные ноты, что было крайне необычно.
– В наше время шел фильм "Мужчина и женщина", мы на него бегали по десять раз. Ах, какой мужчина, ты себе не представляешь! Как я его любила!

Кристина посмотрела на обложку: "Жан-Луи Третиньян".

– Ты любила Жана-Луи Третиньяна?
– Дочка прищурилась.
– Занималась с ним сексом?

– Ну что ты! Я его видела в кино, на большом экране. Это же артист, звезда, к тому же француз.

– Легенда?

– Еще какая! А ты все об этом? Сил моих нет. Что с тобой делать?

– Понятно, вы любили друг друга как принц и русалка: он целовал тебя в лоб, а ты молчала.

Мама похлопала глазами.

– Вроде того.

– Ладно, я им займусь.
– Кристина уселась в кресло.
– Иди, спи.

– Иду. Придет Гарик, передай, чтоб послезавтра готовился к очень неприятному разговору.

– Ага.

Брошюрка из серии "Звезды мирового экрана" начиналась с цитаты этого поднебесного Жана-Луи: "Актер, как и любой работник искусства, должен быть свидетелем своего времени..."

Время было позднее. Актер Владимир Евпатьев, какой есть, глядя под ноги, продолжал колесить по городу. Гагаринская улица - Пестеля - Литейный - Невский - Марата - Кузнечный - Владимирский. И снова Литейный - Невский... Его маршрут разумному анализу на поддавался, его мысли вышли далеко за пределы здоровой логики.

Купить в его финансовом состоянии самые дорогие розы - все равно, что Ирине Михайловне взять новый автомобиль. Этакое жертвоприношение, чтобы не доставали.

Но Кристине и этого было мало. Она преследовала его как наваждение, как мираж летела где-то рядом и, не отставала ни на сантиметр. То ли на крыльях летела она, то ли на своих костылях.

"О, господин мой, как я испугалась!" – смеялось наваждение.

"Батюшки!" - Вова прибавил шаг.

"Поиздержались, принц? Ха-ха-ха-ха!"

"Заметно".

"Принц, у меня от вас есть подношения, я вам давно хотела их вернуть..."

"Да полно, вы ошиблись, я в жизни ничего вам не дарил".

"Дарили, принц, вы знаете прекрасно! Право, стоило ли тратиться на такую, как я?"

– Я в жизни ничего вам не дарил, - повторил он вслух. – Я в жизни ничего вам не дарил… Я в жизни…

Володя купил бутылку крепкой “Балтики” и только приготовился сделать первый глоток, как за спиной послышался смех. Он обернулся. Компания из четырех молодых парней, оказывается, шла за ним по пятам и дружно хохотала над его монологам.

– Глюки?
– улыбнулся один.

– Дай пивка глотнуть, - попросил другой.

Вова сходу выплеснул парню в лицо содержимое бутылки, мгновенно схлопотал в репу и рухнул на мокрый асфальт, безвольно раскинув руки.

Компания молодежи растерянно притихла. Вова не шевелился.

– ...И я знаю, взглянувши на звезды порой, - пробубнил он, выдержав паузу, - что смотрели на них мы как боги с тобой.

Над ним кто-то матюгнулся. Увидев, что жертва жива, шпана ушла своей дорогой, а Вова еще долго лежал в луже со счастливым выражением лица:

– И была ли при этом победа, и чья: у цветка ль от ручья, у ручья ль от цветка?

"...Гамлета он играл как человека, который укрывается в безумии, чтобы спастись от окружающей его глупости и посредственности".
– Красивую фразу иллюстрировал большой портрет Третиньяна в роли Гамлета.

Кристина перевернула страницу. Со второго большого портрета Гамлет-Третиньян беззащитно смотрел на своих поклонников.

"Это антигерой, - объяснял он далее.
– Это могла бы быть роль моей жизни, благодаря ей я понял дольше, чем за все годы работы в кино".