Русская поэзия Китая: Антология

СТИХИ О СТИХАХ

О, стихи, привычное витийство.

А. Несмелов

I

О, стихи, привычное витийство, Трудное и злое ремесло… Вот и рифмочку «самоубийство» Как-то в эти строки занесло. Трудно жить, писать еще труднее. Подвиг это. Кто сейчас поймет, Что над нами злые ветры веют, Солнце, точно нехотя, встает… В бурях обезумевшего века Погибают духа корабли… Жалкий, слабый голос человека Вот уже не слышен из дали.

II

Холод рассвета — как острый нож, Входит в суставы странная дрожь, Солнце подняло свой огненный зрак… Кто это там, не пойму никак, Плечи сутулит над шатким столом, С утренним серым, усталым лицом, Пишет не пишет, бумагу скребет. Хмурится жалко измученный рот. Странно знакомый! Да это ведь я! Это моя роковая стезя! Вены открыты, и пенной рекой — Рифма за рифмой, строка за строкой!

III

Вот стихи, там горечь всех разлук, Боль сплетенных на прощанье рук, Радость встреч и полдня чистый зной, Блеск звезды прекрасно-голубой… Тусклый взгляд убийцы-подлеца, Нежный свет любимого лица, Свежесть утра и дыханье роз, Ангел смеха, рядом — ангел слез… Все, что в мире было, будет, есть, Что не высказать, не перечесть, Что в душе твоей погребено, Богом ласковым освящено… Синий свет нездешней вышины… Вот стихи — кому они нужны?!.

СТИХИ О КИТАЕ («Над широкою желтой рекою…»)

Над широкою желтой рекою Безмятежен закат и глубок. Вот рыбак на весло кормовое Бронзовеющей грудью налег. Солнце тонет, как будто драконий Потухающий огненный зрак. Он поет, а как будто бы стонет, И мне в сумерках слышится так: Нас мильоны, похожих, единых, С желтым телом и сердцем, как медь, Мы когда-нибудь хлынем лавиной, Приносящей мгновенную смерть. Подожди, мы еще не проснулись, Подожди, наше время придет. Мы, как пчелы, закрытые в улей, Копим мщения сладостный мед!

СТИХИ О КИТАЕ («Помню дымки от походных жаровень…»)

Помню дымки от походных жаровень, Сырость и запах хлопушек и гнили, А с черепичными крышами вровень Пряди тумана повисли в бессильи. Я уходил в переулки кривые, Жадно вдыхал эти запахи ночи, В хаосе звуков я слышал стихии, Думал словами забытых пророчеств. Вот он, Китай, этот буйвол тяжелый, В теплой трясине уснувший до срока. Оводы кружат — блестящие пчелы… Он неподвижен до некого срока. Встанет, рога распластавши на вые, И заревет, напружинивши ребра, И покривятся кресты Византии, И пошатнутся тогда небоскребы.

РОССИЯ

Зашумели ветры, загудели, Душу мне наполнили тоской… Отчего, особенно в апреле, Мне вернуться хочется домой? О, Россия, мне твоих созвучий Не дано вовеки разгадать. Их не мог постичь суровый Тютчев, Ясный Блок не мог расколдовать. Были бури, были непогоды, Но уж трубит ангел в вышине. И бродить принялась темным медом Кровь твоя тяжелая во мне!

БОРИС ВОЛКОВ

ПУЛЕМЕТЧИК СИБИРСКОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА

I

Оставшимся спиртом грея Пулемет, чтоб он не остыл, Ты видишь: внизу батарея Снялась и уходит в тыл. А здесь, где нависли склоны У скованной льдом реки, Последние батальоны Примкнули, гремя, штыки. Простерлась Рука Господня Над миллионом стран, И над рекой сегодня Развеет Господь туман. Чтоб были виднее цели, Чтоб, быстро поймав прицел, На гладь снеговой постели Ты смог бросить сотни тел. Широкие коридоры Зданья, что на Моховой, — Привели тебя на просторы, Где кипел долгожданный бой. В двуколке, что там, в овражке, — Шопенгауэр, Бокль и Кант… Но на твоей фуражке Голубой отцветает кант.

II

Небо из серых шкурок В утренний этот час… И, закурив окурок, Подумал: «В последний раз!» Надо беречь патроны И терпеливо ждать, Пока не покроют склоны, Как муравьи, опять. И только когда их лица Ты различишь, пулемет, Забившись в руках, как птица, В последний их раз сметет. А там — за наган… Пустое! Лучше эмблемы нет: Снег на горах и хвоя — Бело-зеленый цвет.

III

И совсем как тогда, под елью (Над бровями лишь новый шрам), Ты меришь ногами келью, Что дали монахи нам. Сегодня, мгновенно тая, — Снежинки… О, в первый раз!.. И мы за стеной Китая О прошлом ведем рассказ… Обыденность буден сжала, Как келья, былую ширь… На стене — портрет Адмирала Из книги: «Колчак, Сибирь». И рядом с ним — твой Георгий, Символ боев и ран… — В городах выставляют в морге Неопознанных горожан… — Как сон, помню: шли без счета, И в небе — горящий шар… …И труп мой от пулемета Отбросил в снег комиссар… Бэй-Гуань, Пекинский монастырь

КОНЕЦ ПУТИ

В смятеньи своем ничему не веря, По привычке призываю Тебя, Бог! Я подобен раненому зверю, Который заполз умереть в лог. Над ним пылает небо, а в небе Кружит коршун и зорко ждет… Я мало думал о насущном хлебе, И вот, Господи, пришел мой черед. К чему же слова о лилиях долины, И о тех, что не сеют и не жнут? Как рабы, согнули мы спины, И гуляет по ним — Твой кнут. Не дай видеть кровавые извивы, Которые на потном теле вижу я… Если слова Твои справедливы, Если безгранична милость Твоя, Дай умереть свободным, как даешь зверю, — Заползти поглубже в чащу кустов!.. …Ибо — я ничему не верю. Не хочу собирать Твоих цветов. Бэй-Гуань, Пекинский монастырь

ПЕСКИ

С тех времен, когда люди топором из нефрита Убивали, сражаясь, в тьме зловонных пещер, Смерть героев далеких была так же повита Ароматом курений нам неведомых вер. Может быть, в тонком слое попираемой пыли — Их заветные мысли, стоны их матерей! Может быть, эти люди никогда здесь не жили Или ныне на дне мы их бездонных морей. Много песен пропели на могильниках барды С той поры, когда поднят был впервые топор. Кто проникнет в былое, где прошли миллиарды, Где словами насыщен беспредельный простор? Так и ты, и народ твой, и столетья, и эры Могут в общем движеньи промелькнуть без следа, И о павших героях, как о людях пещеры, Ничего не узнают. Ничего. Никогда. Ставка Цеценхана, Монголия