Русские не сдаются!
Шрифт:
Лесли не торопился однозначно одобрять мои затеи. И я продолжил его убеждать:
— Да, оно может быть тяжко, особливо если на борту фрегата увидят наше приближение и поймут что сие значит. Но и мы не сорвиголовы, не дурни: если поднимется тревога на фрегате, то мы и не полезем наверх, а будем дожидаться подхода лодок и плота, на которых уже будут мои и ваши воины. Превеликим числом возьмем фрегат. А нет… Отступить всегда успеем, но знать будем, что не сидели сиднем, а попытались что-то сделать.
— Имеется свой резон, дельно… Но сумнения тако не отпускают меня, — сказал полковник
Он с тоской посмотрел на вино, потянулся было к бутылю,
— Вопрос еще имеется… Как после всего этого заставить корабль выйти в море и уйти? — спросил я, делая вид, что задумался. — И как взорвать его. Сие также задача не из простых. Тут нужны морские офицеры, они точно знают, что взорвать, а где проломить.
На самом деле, решение у меня было. И нет, я не особо рассчитывал на то, что получится вывести французский фрегат в море. Как это сделать? Допустим, мы чудом не сядем на мель, не зная глубин Вислы. Даже выйдем к морю.
Однако, у входа в Вислу стоит небольшой форт поляков, который не приминет обстрелять судно. И ладно, на шару проскочить можно, да еще и огрызнуться. Но как быть, когда выйти в море? Там будут стоять французские корабли. Если по недоразумению и выпустят захваченный фрегат, то точно устремятся в погоню. И почему флот французов не уходит? Вроде, должен, насколько я помню историю [в реальной истории французы действительно ушли, как только показался русский флот].
Я хотел использовать ситуацию с фрегатом для того, чтобы вызволить своих товарищей. Лаптев, Спиридов, да и Сопотов. Они мне показались отличными людьми, уж не знаю, насколько профессионалами. Нечего патриотам томиться в застенках. А когда операция удастся, так героями должны стать. Прощения добиться будет куда как легче. Ну а не удастся… Так и ляжем там. Такова во все времена судьба военного.
— Задача! Как же сладить с фрегатом!.. — сказал Лесли и почесал бритый подбородок, будто разглаживая несуществующую бороду. — Не выйдет. Подрывать его нужно. И то честь и слава, коли французский фрегат на дно Вислы пустим. Устойчивыя они, фрегаты. Тут розум иметь нужно, где что взорвать.
— Всё так, коли и подрывать, то нужны те, кто в морском деле понимает. Где подорвать, как, в каком месте пробоину сладить. Токмо же морские офицеры сие сделают, — забрасывал я в очередной раз удочку. — А еще морские поймут, как затопить, чтобы после дела пушки достать с фрегата. Добро ценное.
Вместе со мной командующему Миниху были переданы все мои товарищи, с которыми мы не дали захватить фрегат «Митава». Почему не оставили на корабле? Так не предназначены трюмы для тюремного заточения. А однозначного ответа, как понятно, не было. Ждали реакции Петербурга. Вот и передали армейцам.
А вообще складывалось такое впечатление, что мы, с нашим якобы бунтом, очень опасны для тех, кто захочет решить нашу участь. Осудить? Так герои же, ну и я выполнял приказ по доставке осадных пушек! Отпустить? Так прецедент неповиновения! Вот и перекидывали с рук на руки, пока до Миниха не дошло. И то, это благодаря тому мы не в трюме корабля гнием, что я, считай, главарь бунтовщиков. Вот и отдали фельдмаршалу, чтобы судил сухопутного, заодно и морского.
Меня отпустили, так как я и гвардеец, и пушки вёз, приказ выполнял. Но всё равно остаюсь под следствием. Давал своё честное слово, что буду покорнейше дожидаться приговора. Так что Спиридов, как и Лаптев с Сопотовым, всё ещё томятся на гауптвахте при штабе командующего.
Ну,
как «томятся»? Сержант Кашин с моими бойцами исправно носит им такую еду, которую они не могли бы видеть, даже если бы и не были в заточении. Есть у них и вино, и окорок, и свежий хлеб. Может, только что спать не очень удобно, да девок срамных не поставляем. Но, думаю, для морских офицеров, которые полжизни проводят в очень скромных и узких помещениях, подобное — не проблема. Если что, я не про историю с девками, а про удобства сна.Вот только скука и бездействие, как я здраво предполагал, должны немало докучать им. А еще обида гложет. Ведь не сдали русский фрегат, который казне обошелся в круглую сумму. Не опозорили Отечество, не дали повода судачить по европейским кабакам, что русский флот, дескать, был, да весь вышел со смертью Петра Великого, что можно бить русских на море, не страшась получить в ответ.
— Всё едино, нужно идти к его высокопревосходительству Христофору Антоновичу Миниху. Но меня вы, почитай, убедили. Признаться, опостылело мне сидеть без должного дела. А так, коли всё сладится, так и прославимся. Не извольте печалиться, ваше имя я назову из первых, коли такое… — после продолжительной паузы и когда я уже изрядно утомился доказывать свою правоту, согласился полковник Лесли.
— Не будем сомневаться, ваше превосходительство, слава любит смелых и решительных, порою и безрассудных, — философски заметил я.
Вот и полковнику Юрию Федоровичу Лесли опостылело тут сидеть! Значит, и он, как и мы, человек деятельный. Настоящий. Ну не выпитое же вино ударило в его буйную голову? Хотя может быть и такое.
— Это нынче в Петербурге так вьюношей научают? Мудрёно вы разговариваете, унтер-лейтенант, — заметил полковник, на что я лишь только улыбнулся.
Ну да, пусть я и стараюсь говорить анахронизмами, которые в этом времени, скорее, звучат, как новые слова, но то и дело проскакивают выражения, которые людям хоть и понятны, но как-то всё-таки чудны.
Что ж… К Миниху, а там, того и гляди, настоящий поступок совершать. Будет что деткам через лет так… триста учить на уроках истории. Если получится все у нас. Я за хорошее образование. Так что буду стараться, чтобы все срослось, и однажды в ЕГЭ был вопрос и обо мне. Вот только правильно ли рядом ставить выражения: «хорошее образование» и «ЕГЭ»?
Пусть об этом думают люди будущего, а нам нынче недосуг.
Гданьск/Данциг
8 июня 1734 года
Человек, явно страдающий ожирением, а весьма вероятно, и сахарным диабетом, сидел за столом и… Нет, не работал, хотя хватало корреспонденции, что нужно было разобрать. И письма были разбросаны по всему большому, из дуба выделанного с резными ножками, столу.
Несмотря на осаду Гданьска, этот пожилой мужчина вел переписку и со шведским королем, и конечно же, с французским зятем, со многими французскими вельможами, своими польскими сторонниками, в том числе и бывшими в эмиграции. Доставке почты благоприятствовало пока еще доминирование французской эскадры у Данцига.
Этот человек нынче ничего не писал, а ел и любовался. Заедал свои страхи, любовался своим богатством. Жирный гусь был почти съеден, вино почти допито. И вино было изысканным — не вульгарным, не венгерским, а французским. И как знать, был ли изысканным при жизни польский гусь — или, может, щипал пастушку за ножки. Но птица была жирная, о чем красноречиво говорили жирные пятна на салфетке, рукавах.