Русские не сдаются!
Шрифт:
— Уходи вправо! — выкрикнул я Кашину, а сам резко рванул влево. — Петляй, как учились!
Так мы должны были охватить чужака с двух сторон.
Краем зрения посмотрел на то, как Кашин устремился в лес, понял что к чему, при этом петляя. Я так же рваными движениями приближался к месту, где был… точно был человек. Он обязан растеряться. Ведь бывает, что не понять, какую выбрать цель. Мы с сержантом разбегались в стороны, и смятение у потенциального, да, скорее, реального врага давало мне пару секунд. А это уже немало.
— Бах! — прозвучал все-таки выстрел.
В меня, гад,
— Вперед! — выкрикнул я и сам ускорился.
Ворвавшись в кусты, я увидел, как человек в мундире французского офицера, причем высокого чина, отступает назад. Нет, он не бежать собрался. В тесноте куста, где прятался француз, крайне сложно было бы извлечь шпагу.
Но нет… Я не играю в бою в благородного рыцаря. Не даю врагу возможность обнажить клинок и стать опасным. Так что я как бежал, так и ускорился, оттолкнулся от поваленного дерева и двумя ногами, словно рестлер на ринге, врезался во француза.
— Мля! — вырвалось у меня, когда я приложился спиной о землю.
Обманчив лесной мох, как и человеческая улыбка. Казалось, что стелет мягко, но внутри часто камни и палки. Вот и я упал, разломав — хорошо, что не позвоночник, а сосновую сухую палку.
— Снова хранцуз? — спросил подбежавший Кашин, указывая на лежащего и пока еще не пришедшего в себя после удара противника. — Вязать оного, али как?
— Нет, конечно, расцеловать! — сказал я, а после понял, что имел в виду Кашин. — Убивать не будем. Вяжи его! Но сперва давай выйдем на поляну, неудобно тут.
Споро связав уже пришедшего в себя француза, мы вышли на поляну. Прислонили пленника к единственному дереву, мощной сосне, что стояла посреди поляны. Я намеревался отправить Кашина к моим бойцам, чтобы уже они тащили пленного, который отчего-то нервничал и брыкался. Наверное, вкус не самой чистой тряпки, что была засунута французу аккурат в рот, не понравился. Забыл сбрызнуть духами пропитанную потом тряпицу. Ничего, пусть вкусит «дух» русский.
— Слышишь? — спросил я, начав быстро перезаряжать пистолеты.
Шум в лесу был отчетливый. И я не ждал оттуда другого зверя, кроме человека. Уже догадался, что офицер то ли отстал от своих, то ли проявил излишнее рвение и пошел туда, куда не следовало, да и решил посмотреть, откуда доносится в лесу «каналья» и «тысяча чертей». Любопытство порой убивает, ну или в плен берет.
— Есть, ваше благородие, — прислушавшись, подтвердил мои догадки и Кашин.
— Бах-бах! — прозвучали два выстрела.
Мимо. Все же мы оттянулись на противоположный край поляны, и от стрелявших нас теперь отделяло расстояние метров в шестьдесят. Для пистолетов — приличная дальность.
Пистолетные выстрелы я уже различаю. И что в нас стреляли из пистолетов — это точно. А ещё что точно, так то, что выстрелили двумя пистолетами. Но тут нужно слушать. Есть секунда или даже две, чтобы уйти с траектории полёта пули, когда противник уже выжмет спусковой крючок. В этом отношении современное оружие малоэффективно.
Но полезно для тех, в кого стреляют.
Вот так и вышло, что
мы лежали в примятой траве, и пули просвистели над головами: одна впилась в дерево рядом с Кашиным, другая срезала ветку сосны, одиноко растущей почти в середине большой поляны.— Жив? — спросил я.
— Цел, ваше благородие! — отвечал сержант, уже вытаскивая из-за пояса свои пистолеты.
Было слышно, что наши враги стали перезаряжать пистолеты, при этом выкрикивая:
— Les russes abandonnent, restent en vie! [фр. Русские, сдавайтесь — останетесь живы.]
— Русские не сдаются! — выкрикнул я и обратился к Кашину: — Меняй позицию, перекатывайся, ищи их!
Я сам чуть крутанулся, оказываясь за трухлявым пнём, высоким, таким удобным, чтобы на нём отрабатывать удары и выпады.
— И сколько мне нужно убить французов, чтобы они поняли, что я не сдаюсь? — пробурчал я, выглядывая из-за пня и выискивая глазами врага.
— Вижу двоих! Левее кустов, у сосны, на три часа! — указал я и мгновенно стал прицеливаться.
— Каких это часов? — выкрикнул недоуменно Кашин, но я его не слушал.
— Бах! — выстрелил я и моментально, прикрываясь образовавшимся облачком дыма от сожжённого пороха, сместился в более высокую траву. Залёг.
Мимо? Обидно.
— Бах! Бах! — разрядил почти одновременно два своих пистолета Кашин.
Зачем? Перезаряжать сложно, если постоянно менять место, уходить с траектории выстрелов, или совершать перезарядку лёжа.
— Laurent s’est fait tirer dessus! [фр. Лорана подстрелили], — такой выкрик смог я разобрать со стороны леса, что был ближе всего ко мне.
Это француз зря орал. Выдал себя. Если бы он промолчал, то смог бы и меня подловить, и… Если бы у бабушки было кое-что, она была бы дедушкой. Так что не гадаем, а стреляем в ту сторону, откуда крик.
Я привстал на колено, выдохнул, выжал спусковой крючок.
— Бах! — пуля отправилась в полёт.
— А-а! — закричал француз.
И не нужно переводить. Крик боли — он интернациональный.
Я резко поднялся, нагнулся за шпагой и рванул в те кусты, откуда шёл голос.
— Бах! — в том месте, откуда я стрелял, пуля взрыхлила землю.
— Бах! Бах! — выстрел, и вновь дуплетом — Кашин.
И там, куда он стрелял, глухо упало тело. Молодец, сержант!
В это время я уже был в кустах и выискивал глазами вражину. Но увидел я не человека: а торчащий кончик шпаги. Значит, подраненый француз прятался за поваленным деревом. Сделав пять шагов, я с силой ударил по клинку француза, из-за чего противник вовсе уронил шпагу.
— Monsieur, rendez-vous [фр. Сударь, сдавайтесь], — произнёс я заготовленную ещё на фрегате «Митава» фразу.
— Куды ты, окоём, побежал? Заяц трусливый. А ну, стой! — слышал я громкий, полный огорчения голос Кашина.
Неподалёку был слышен треск веток. Третий француз, значит, ударился в бега. Ну а четвёртого я и не слышал — не было его. Стреляли в нас трое. Один мертв от выстрела сержанта, один сбежал. Ну а я беру подранка в плен.
— Ne me tuez pas, je me rends et je suis blesse. Je suis officier [фр. Не убивайте, я сдаюсь и ранен, я офицер], — бормотал, словно мантру, француз.