Русские не сдаются!

— Мне проще говорить на английском, — обрадовал меня француз, перейдя на знакомый мне язык.

Английский мне понятнее. Нужно бы, конечно, подучить и французский. И тогда мог бы хвалиться, что пять языков иностранных знаю. Ведь у меня относительно неплох испанский — в прошлой жизни три года на Кубе прожил, кое в чём товарищам помогал в Заливе Свиней. Ещё польский — так себе, на бытовом уровне, но с товарищами во время работы в Варшаве поднаторел. Так что я полиглот. А вот французский не знаю. Только кое-что могу понимать, и то, скорее, благодаря знанию других языков.

— Итак, кто вы? — задал я первый вопрос на английском.

— Вы не можете меня допрашивать. Вы унтер-лейтенант, я — майор. Требую к себе особого отношения и разговора с равным по званию, — запротестовал француз.

Я посмотрел на этого франта, который решил в лесу порезвиться и попутно, лишь чуть отвлекшись, убить меня и сержанта. А после, наверняка как ни в чем ни бывало он вновь отправился бы исследовать лес и зарисовывать каждый камень и поваленное дерево. Это как… пнуть котёнка, когда спешишь по делам.

Мерзко. Особенно должно быть обидно котёнку, взлетающему в небеса не по своей воле. Ведь он не был целью. Просто попался, как гриб на дорожке. Получается, что я — ядовитый мухомор? Прижучил-таки французика!

— Не хотите говорить с унтер-лейтенантом? Я просто убью вас. Никто не видел, как вас вели в мой шатёр. И находимся мы отдельно от остального войска. Так что… — я встал, вдохнул поглубже и вдруг заорал: — Я ненавижу… ненавижу французов! Вы убили моего лучшего друга, француз увёл у меня любимую женщину. Она была… беременной от меня, но он ее… Я ненавижу французов!

Да, словно актёр, жаждущий получить позолоченного мужика на подставке с именем Оскар, я теперь играл истерику. Я наседал на пленного, выпучивал глаза, всячески корчил рожи и думал: «Ну же, Кашин, сукин ты сын! Я долго буду тут кривляться?»

Ещё немного — и начну кричать, что французы изнасиловали мою любимую козу, такие вот изверги-извращенцы. И все равно, чуть запнувшись, я продолжал орать:

— Потому я убью вас, не задумываясь!

— Ваше благородие! — наконец-то в шатёр ворвался сержант. — Не нужно сие, не убивайте!

Конечно, француз до конца так и не понял, что происходит. Но он испугался, уже трясся и видел именно в сержанте своего спасителя. Стал бы я разводить спектакль, если б не рассчитывал на эффект?

Так что француз вёлся, а я куражился.

— Этот сержант, — я указал на Кашина, — спас мне жизнь, и я должен ему. Он просит пощадить вас. Но если вы не станете говорить, то я… я клянусь, что убью вас!

— Да что вы хотите услышать? — испуганно спрашивал француз. — Я не намерен терпеть такое из-за чуждых мне поляков. Я и вовсе тут не желаю быть.

И вот теперь начался предметный разговор. А я следил за тем, чтобы мой уже почти спокойный вид француз не расценил, как-то, что можно и не рассказывать, что угроза миновала. Потому спрашивал быстро, не давал время на обдумывание вопросов. Порой спрашивал одно и то же, но иными словами, чтобы удостовериться, что мне не врут. Очень занятные вещи озвучивал майор.

Один вопрос звучал за другим. Какой численности корпус французы привезли в Данциг? Не корпус? А сколько вас? Какие настроения во французских войсках? Какие планы у командования? И зачем он, Эмманюэль-Фелисите де Дюрфор де Дюрас, занимался прорисовкой карт, что тут ему делать, в Польше? Имечко-то какое у француза, и не выговоришь!

Все эти вопросы, как и многие другие, были заданы, и, что главнее всего, на них получены ответы. Эммануэль не стал жаться и играть в героя. Причем я видел, что и предателем себя он нисколько не считает.

Французов было немного — до трёх тысяч. Он же, майор, хоть и молод для такого звания, зарисовывал подходы к русскому лагерю, так как у осаждённых появилась идея масштабной вылазки. Но с учетом прежнего поражения от русского полковника Лесли. Вот и решили проводить системную разведку, картографирование местности.

В Данциге уже все понимали, что это только вопрос времени, когда мы, русские, войдём в город. Вот и хотели оттянуть время. Намеревались сделать вылазку, чтобы уничтожить все осадные орудия — в этом Станислав Лещинский видел возможность не только чуть дольше продержаться, но и уговорить Францию более деятельно участвовать в конфликте. Полякам нужен пример успеха своих действий. А пока у них только одна безнадега.

— Флот собирается уходить. Уже знают, что русские корабли рядом. В Вислу вот-вот зайдёт королевский фрегат «Бриллиант», он должен забрать казну Лещинского во Францию… — продолжал рассказывать француз, а я уже не только успокоился, даже почти потерял интерес к его рассказу.

— Что? Вы сказали — казна? — встрепенулся я.

Вот это уже было интересно.

— Так и есть… Но я хотел бы с вами об ином поговорить… Я сын не последнего человека во Франции. Я готов… Сколько вы хотите за мою свободу и чтобы я остался цел? Вы же, русские, только из лесов вышли, я верю, что убьете даже и меня, — сказал де Дюрас.

— Из лесов? А еще у нас вместо лошадей ездовые медведи. Что ж… А сколько я хочу? Много. У вас с собой столько нет. Ну а верить, что пришлёте выкуп позже — уж простите, но не верю французам, — отвечал я, при этом пребывая в задумчивости.

Казна! Уже сама по себе информация должна стоить немало. Взять бы ее… но я точно лишь со своим отрядом ничего сделать не смогу. А вот Лесли… Или всё же напрямую — фельдмаршал Миних?

Я ещё раз внимательно посмотрел на француза. Он уже не держался столь надменно, как в лесу или даже вначале нашей беседы. Моя фальшивая истерика возымела действие. Де Дюрфор де Дюрас посчитал, что я — полный псих, который готов его, такого благородного («отважно» стреляющего из-за кустов), долго пытать и убить. Правильно подумал, именно такие мысли во французскую голову я и хотел вложить.

Треуголка француза, окантованная по краям мехом, сбилась теперь набок, на мундире — пятна крови и грязи, глаза бегают, губы чуть подрагивают. Не майор, а мальчишка, попавший не на бал, а в клетку со зверями. И хотя я знал, что, быть может, в иных условиях он первым пустил бы мне пулю в затылок, всё же… я не зверь.

— Слушайте, Эмманюэль, — сказал я, намеренно отбрасывая все звания, множественность имен, формальности. — Вы хотите жить? И у меня нет цели убивать подряд всех французов. Но я хочу понять: почему вы вообще здесь? Почему нападаете на русские корабли? Не пошли бы вы… Лягушек для обеда ловить!