Русский американец
Шрифт:
Прислуга в доме губернатора была подкуплена Федосьей Дмитриевной, так что она нисколько не боялась, в полной уверенности, что никто из слуг не проговорится мужу.
– - Ну, милый, теперь наше время: мой старик уехал на целых два дня, -- весело сказала молодая женщина, обнимая и крепко целуя вошедшего Тольского.
– - Вот хорошо бы твой старикан совсем не вернулся! Пожелаем ему попасть на обед дикарям, пусть они съедят его, -- с усмешкой произнес Тольский.
– - Ах, Федя, какой ты злой!
– - Прибавь, я ревнив, страшно ревнив.
– - Что же, ты ревнуешь меня к мужу? Да
– - Слышал, слышал... Давай, Феня, о чем-нибудь другом.
– - Ладно, давай...
Губернаторша надула свои хорошенькие губки.
– - Феня, милая, ты никак на меня обиделась? Прости, я... я резок с тобою... я сознаю... я раздражен... Мне нужны деньги, а у меня их нет...
– - Так бы и сказали, что вам нужны деньги. Сколько, говорите?
– - Давай больше, моя дорогая!.. Мне представляется удобный случай обыграть одного богатого американца, а денег, как на грех, нет.
– - У меня есть, да только немного.
– - Давай что есть... Завтра я верну с большими процентами. Хочешь, выигрыш пополам?
– - Мне, Федор Иванович, кроме вашей любви, ничего не надо... Ведь я для вас все-все забыла -- и Божий страх, и женский стыд, и клятвы венчальные... Ведь мне на мужа-то глядеть совестно... Грешница я... великая грешница...
– - Послушай, Феня, если ты будешь хныкать и поминать своего мужа, то я -- честное слово!
– - уйду.
– - Ну, ну... не буду, прости, милый!
– - И губернаторша бросилась на шею своему возлюбленному.
Федосья Дмитриевна все свои деньги, которые копила не один год, получая от мужа, отдала Тольскому. Последний задумал присоединить к ним еще деньги американца, обыграв его, но сделать это ему не пришлось: американец в картах был искуснее Тольского, и Федор Иванович остался без копейки в кармане. Проклиная американца, он отправился в дом губернатора, собираясь взять у Федосьи Дмитриевны еще немного денег, и, чтобы скорее достичь цели, притворился нежно влюбленным. Он обнимал и целовал молодую женщину, клялся ей в вечной любви, обещал увезти от постылого мужа на первом же корабле в Москву и жениться там на ней.
Федосья Дмитриевна вся растаяла под влиянием его слов. В жаркой беседе наши влюбленные не услыхали, как дверь быстро отворилась и на пороге появились вернувшиеся из своей поездки Бубнов и Чурухин.
Увидев свою жену в объятиях Тольского, губернатор побледнел и задрожал как в лихорадке. Вне себя он выхватил из ножен саблю и бросился было на Тольского. Последнему пришлось бы плохо, если бы Никита Васильевич вовремя не схватил за руку губернатора.
– - Пусти, пусти, Никита, я зарублю эту гадину... Обоих, обоих зарублю!
– - крикнул Семен Ильич.
– - Полно, друг, полно, брат. И его, подлеца, и жену свою, негодную бабу, ты еще успеешь наказать, только не теперь. Обдумать ведь все надо. Пойми, Семен Ильич, их убьешь -- и сам погибнешь, -- уговаривал его Чурухин. Затем он сурово обратился к Тольскому: -- А ты чего торчишь? Ступай вон.
Тольский направился было к двери, но ему преградил дорогу Бубнов.
– - Ни с места, подлец! Или ты думаешь уйти ненаказанным из моего дома?.. Нет, зачем же... И она, и ты -- оба вы получите должное...
– -
В подобных случаях, господин губернатор, не ругаются, а кончают поединком, -- смело проговорил Тольский.– - Поединком? Дуэлью?.. Дуэли между нами быть не может! Разве ты -- дворянин? Нет, ты -- вор, хуже вора... Гей, солдат ко мне!
– - крикнул губернатор.
На призыв губернатора вошли солдаты.
– - Возьмите его -- и в тюрьму, -- показывая на Тольского, сказал Семен Ильич.
– - Меня? Меня в тюрьму?.. За что же?
– - И у тебя, подлец, хватает наглости спрашивать? Ведите, а станет упираться -- связать. Тащите его!..
Сколько Тольский ни сопротивлялся, но принужден был уступить силе солдат, которые не совсем учтиво потащили его из губернаторского дома в мрачную тюрьму.
– - Ну а с тобой, сударушка, что мне делать?
– - обратился Семен Ильич к своей бледной как смерть жене.
– - Делайте что хотите. Я... я в вашей власти, -- тихо промолвила она.
– - Верно, ты вся в моей власти, и за твой подлый и греховный проступок я должен судить тебя. Я -- твой муж, и я -- судья твой.
– - Но не забывай и того, Семен Ильич, что у тебя есть сердце любящее, милующее, -- робко произнес Никита Чурухин.
– - С несчастьем борись и сумей сдержать гнев свой. Прости, Семен Ильич, что напоминаю тебе об этом!
– - Хорошо, хорошо. Ступай к себе, Никита.
– - Как же ты здесь один? Нет, я не уйду. Ох, Семен Ильич, боюсь я за тебя.
– - Да ступай же, братец! Ну что за меня бояться? Преступления я не учиню... Жены не убью, хотя она и достойна этого!
– - сказал Бубнов, бросив злобный и презрительный взгляд на жену.
После ухода Чурухина в горнице водворилось гробовое молчание, прерываемое только тяжелыми вздохами молодой женщины. Семен Ильич задумчиво сидел в кресле; черные, тяжелые мысли бродили у него в голове, отуманивали, не давали ни покоя, ни отдыха.
– - Как же я любил тебя, как любил!.. А ты позором отплатила мне...
– - тихо заговорил он.
– - Я чуть не преклонялся перед тобой, а ты, преступная, осрамила меня, обесславила...
– - Убейте меня!..
– - И убил бы, если бы не боялся греха.
– - Так отпустите... Я уеду отсюда, в монастырь поступлю.
– - От мужа тебе одна дорога -- в могилу. Ты будешь жить в этом доме, только уже на другом положении... Прежде ты была здесь полной госпожой, а теперь будешь рабой, батрачкой.
– - Лучше бы отпустили меня, Семен Ильич... Не отпустите -- хуже будет.
– - А что же ты сделаешь?
– - гневно спросил губернатор.
– - Руки на себя наложу, -- чуть слышно ответила Федосья Дмитриевна.
– - Что же, вздумаешь удавиться, я веревку тебе дам, а зарезаться захочешь -- нож... Ну, марш в свою горницу, оттуда ты никуда не выйдешь... Будешь сидеть под замком. Знай, нас разлучит только смерть.
XXIII
Тольский очутился в тяжелом положении. Камера одиночного заключения была мала, низка, грязна. Удушливый, сырой воздух кружил голову Тольскому, а холод пронизывал до костей. Время было зимнее, стояли лютые морозы, а тюрьма почти не отапливалась.