Русский американец

– - Ну и баба!.. Сущая ведьма, -- проговорил ей вслед старик сторож.
– - С такой бабой, чай, невесело живется нашей барыне.

– - А знаешь, Василий, как-нибудь нам нужно проникнуть в мезонин, -- задумчиво проговорил Иван Иванович.

– - Да ведь не пустят, не отопрут двери.

– - Ключ теперь у Феклы; надо ждать, когда она вернется с базара, и идти следом за нею.

– - Так она и пустит нас!

– - Да неужели мы вдвоем не сладим с Феклой?

– - Поди-ка сладь с нею, чертовкой. Драться с ней, что ли, прикажешь?

– - Зачем драться? Можно обойтись и без этого! Пойдем мы к калитке и дождемся Феклы: она скоро должна домой вернуться с базара.

– - Пожалуй, пойдем, только из этого едва ли что выйдет.

Ждать старикам пришлось недолго. Фекла возвратилась с базара с большим мешком за плечами и узлом в руках; провизии она брала дня на три. Калитка была заперта; Фекла отворила ее, вошла на двор и подошла к двери, ведущей в мезонин. Спустив с плеч мешок и положив узел, она отперла дверь, но, едва опять взвалила мешок на спину, взяла узел и приготовилась идти по лестнице, ей преградили дорогу дворецкий и сторож.

– - Вы... вы зачем? Кто вас звал!
– - заслоняя им дорогу, сердито проговорила старуха.

– - Мы без зова, пропусти!
– - решительным голосом произнес Иван Иванович.

– - Мы к барыне... к Надежде Васильевне, -- сказал сторож Василий.
– - Мы должны видеть ее.

– - Едва ли увидите: я не пущу вас.

– - Как бы не так!.. Ну что стоишь как пень? Пусти с дороги!
– - строго промолвил дворецкий и оттолкнул старуху так, что та чуть не полетела.

Старуха разразилась бранью, но Иван Иванович, не обращая никакого внимания на это, быстро поднимался по лестнице в мезонин, а за ним поспешно следовал сторож.

Возня и крик Феклы на лестнице донеслись до Надежды Васильевны, и она послала Лукерью узнать, что сие безобразие означает.

Девушка торопливо вышла на лестницу, и крик удивления и испуга вырвался у нее из груди при взгляде на двух людей, ворвавшихся в сени силою.

– - Лукерья, это ты?
– - спросил у нее старичок дворецкий.

– - Я... я...
– - робко ответила молодая девушка.

– - Барыня изволили встать, да? Так поди доложи, что дворецкий этого дома и сторож просят дозволения видеть ее.

– - Не смей, Лукерья, докладывать, гони их, разбойников, в шею... Возьми полено и гони!
– - закричала на лестнице стряпуха.

Однако Иван Иванович поторопился войти в переднюю; за ним вошел и Василий.

С бранью и криком вошла туда же Фекла.

– - Что это все значит, Фекла? Что ты кричишь, кого ругаешь?
– - выходя в переднюю, с беспокойством проговорила Надежда Васильевна; это беспокойство увеличилось еще более, когда она увидала в передней каких-то двух незнакомых стариков.
– - Кто вы... и как сюда попали?
– - испуганным голосом спросила она.

– - Я... я -- дворецкий этого дома, а это -- сторож, матушка-барыня; оба мы -- крепостные вашего супруга, Викентия Михайловича, -- с низким поклоном проговорил Иван Иванович.

– - Что же вам надо?

– - Пришли мы, сударыня наша, справиться, как вы здесь изволите жить, не имеете ли в чем нужды.

– - Ишь подъезжает, старый леший! Гони их, барыня, вон... Что на них глядеть-то!
– - крикнула стряпуха вне себя от злобы.

– - Замолчи, Фекла!
– - остановила ее молодая женщина.
– - Так ты дворецкий?
– - спросила она у Ивана Ивановича.
– - А ты сторож?
– - обратилась она к Василию.

– - Так точно, барыня, -- с низким поклоном ответили оба.

– - Что же вас привело сюда, ко мне? И как вы узнали, что я живу здесь? Как проникли сюда?

– - Да эти два старых лесовика подстерегли меня. Я с базара возвращалась... Они, проклятые, и набросились, точно разбойники!
– - опять крикнула Фекла.

– - Прикажите, барыня, этой злой бабе умолкнуть, и я все, с вашего барского дозволения, объясню вам, -- промолвил старик дворецкий и, когда Смельцова велела Фекле уйти, рассказал ей о том, как он и сторож принимали "добрую барыню" за привидение или пришелицу с того света и, наконец, как им удалось выяснить, кто находится в мезонине.
– - Как узнали мы, матушка-барыня, что вы в мезонине проживаете со своими прислужницами, так у нас и отлегло от сердца, точно гора с плеч. И думаем мы с Василием: есть теперь нам кому послужить, есть о ком позаботиться, -- закончил Иван Иванович свой рассказ.

– - Спасибо... Теперь я припоминаю: ты, кажется, прежде лакеем служил в усадьбе?..

– - Так точно, барыня, выездным лакеем...

– - Да, да... припоминаю... Тебя, старик, я тоже знаю... видала, -- обратилась Надежда Васильевна к Василию.

– - Как же, сударыня-барыня!.. Имел честь и я служить вашей милости.

– - С нынешнего дня мое затворничество наполовину кончается. Я уже не буду скрываться от вас или выдавать себя за привидение. Но это только для вас, для других я по-прежнему не существую на свете... Никто не должен знать, что я живу здесь... Надеюсь, ты меня понимаешь?
– - обратилась молодая женщина к дворецкому.

– - Понимаю, матушка-барыня, понимаю.

– - Квартиру отдавать жильцам больше не надо.

– - Я и не сдаю: с жильцами-то одни хлопоты да неприятности... Вот хоть бы последний жилец, господин Тольский...

– - Это тот, который хотел проникнуть ко мне в мезонин и ломал двери?

– - Он самый. Отчаянный человек... В тюрьму его посадили, а он убежал... Картежник, дуэлянт...

– - О нем ты как-нибудь расскажешь после... Он заинтересовал меня... Ты пишешь мужу за границу?
– - меняя тему разговора, спросила у дворецкого Надежда Васильевна.

– - Пишу, сударыня, только редко.

– - О том, что я буду жить теперь несколько по-другому, а также и о том, как ты и Василий узнали, что я обитаю в мезонине, ты барину писать погоди...

– - Слушаю, как прикажете...

– - Теперь ступайте; когда будете нужны, я позову...

Дворецкий и сторож с низким поклоном оставили жилище своей госпожи.

XXI

Корабль "Витязь" уже несколько недель шел по Северному Ледовитому океану. Немало перенес он бурь с того дня, как выбрался из Кронштадта в открытое море, а там и в океан. Немало натерпелись страху и находившиеся на корабле. Тольский, всегда отважный, не признававший никаких опасностей, не раз смело глядевший в глаза смерти, очутившись в Ледовитом океане, струсил, когда морские волны стали бросать "Витязь", словно щепку или ореховую скорлупу. Ни во что не веровавший и ничего не признававший, он в тяжелую минуту опасности усердно молился, прося Бога о спасении.

Как-то среди дня небо неожиданно покрылось черными тучами и поднялась страшная буря; оглушительные удары грома сменялись ужасным ревом волн. Ослепительные молнии разрезали небесный свод, волны были так велики, что ежеминутно угрожали раздавить, расплюснуть "Витязь". Минута была страшная, и многие на корабле готовились к смерти.

Вдруг среди оглушительного рева волн и воя ветра раздалась громкая команда капитана Львова:

– - Руль и брасы по ветру!

В одну минуту все матросы были на палубе. "Витязь" вдруг переменил направление и полетел с неимоверной быстротой под попутным ветром.