Русский романтизм
Шрифт:
вообще всякий, у кого можно установить идеализм мировоз-
зрения. Само собой разумеется, что „идеалистические порывы"
еще не позволяют говорить об „идеалистическом мировоззре-
нии", а, между тем, и эти порывы, н а с т р о е н и я точно
также определяются у нас словом романтизм вслед за знаме-
нитой в свое время тирадой Белинского, воспевавшего роман-
тизм, как „желание, стремление, порыв, чувство, вздох, стон,
жалобу на несовершившиеся надежды, которым не было имени,
грусть
состояло; мир, чуждый всякой действительности, населенный
тенями и призраками... унылое, медленно текущее настоящее,
которое оплакивает прошедшее и не видит перед собой буду-
щего... любовь, которая питается грустью, и которая без гру-
сти не имела бы, чем поддержать свое существование". От-
сюда легко было сделать вывод о романтизме, как о своего
рода болезни переходного возраста, свойственной и творчеству
отдельных поэтов, и целым литературам на определенной ста-
дии их развития. С этими двумя характеристиками романтизма
и орудовала, главным образом, наша, а отчасти и западно-
европейская критика: и не мудрено, что в число романтиков
у нас попали и Алексей Толстой, и Полонский, и Гоголь,
и Лермонтов, и Бакунин, и К. Леонтьев („философ реакцион-
ной романтики"), и Достоевский („представитель подлинно-
русского романтизма"), и даже Л. Н. Толстой (по суждениям
С е й л ь е р а и др.), и даже Островский („романтик быта"), не
говоря уже о Горьком, Л. Андрееве и символистах, которые
так и остались с укрепляющейся за ними кличкой „нео-роман-
тиков".
Лишь в сравнительно недавнее время обозначилась тен-
денция пользоваться словом романтизм для наименования опре-
деленного литературного стиля. В обиходе русской науки
о литературе термин „стиль" еще только прививается, не
вытеснив старого и более популярного термина „направление":
„направления" же в литературе принято было характеризовать
не столько на основании свойственных им художественных
приемов, сколько опять таки на основании „мировоззрения"
и „настроений". Разумеется, художественный стиль — сово-
купность этих приемов — обыкновенно связан с соответствен-
ными настроениями, определяется соответственным мировоз-
зрением: но обратный порядок не обязателен: идеалистическое
настроение может не требовать для своего выражения непре-
менно романтического стиля. Нужно же, наконец, признать,
что возможны многочисленные разновидности „идеалистиче-
ских мировоззрений" и еще более „настроений", и загонять их
в одну ограду „романтизма" неосновательно, если хочешь
разобраться в явлениях и распределить их по различию их
примет. Здесь то и возникает вопрос, до сих пор не решен-
ный: есть ли романтический
стиль — явление, свойственное опре-деленной эпохе, закрепляемое, хотя бы приблизительно, опре-
деленными хронологическими рамками — или об этих рамках
еще говорить преждевременно, эпоха романтического стиля
еще не изжита и, например, у нас — Брюсов, Блок, Андрей Бе-
лый— завершают „ту поэтическую традицию романтизма! ко-
торая вытеснила в русской поэзии XIX века традицию Пуш-
кина и его предшественников — Державина и Ломоносова"
(Жирмунский).
Вопрос остается пока открытым. Следуя западно-европей-
скому примеру и прислушиваясь к голосу старых читателей
и критиков, историки новой русской литературы обратились
пока к изучению русского романтизма первой половины
XIX века и за последние 16 — 20 лет здесь кое-чего достигли.
Что же мы знаем сейчас о русском романтизме? Немного,
но все же значительно больше того, что могла сообщить
своим читателям авторитетная некогда „История русской лите-
ратуры" А. Н. П ы п и н а. Для нее русский романтизм был
представлен, согласно традиции, деятельностью Жуковского,
несмотря на имевшиеся уже оговорки Т и х о н р а в о в а,
Жданова и др., в 1904 г. получившие широкое развитие
в известной книге А. Н. В е с е л о в с к о г о , после которой
говорить о Жуковском, как о типичном романтике, уже не
приходится. Перечисление Жуковского из романтиков в группу
сентименталистов Карамзинской школы заставило пересмотреть
вопрос о романтизме в русской литературе наново, попытаться
узнать о нем из отзывов и суждений современников — изучить
и самый материал и при этом в единственно верном в деле
изучения литературных стилей направлении, т. е. углубляясь
в толщу явлений, исследуя м а с с о в у ю л и т е р а т у р у , или,
по крайней мере, хотя бы отдельных ее представителей, так
называемых в т о р о с т е п е н н ы х п и с а т е л е й . Таким путем
и пошли Н. К. Козьмин, И. И. З а м о тин, П. Н. С а ку-
ли н, В. И. Р е з а н о в и др., извлекая из мрака забвения
литературные образы Полевого, Марлинского, Одоевского
и других, в свое время занесенных авторитетной критикой
в индекс запрещенных для интеллигентного читателя дра-
матургов, поэтов и повествователей. Накопилось их, нужно
сказать, немало: ни одна литературная история не знала,
пожалуй, такого большого количества „забытых", как рус-
ская. Судьба того или иного нашего писателя XIX века
в истории сплошь да рядом определялась тем приговором,
который во время оно был произнесен над ним Белинским
или Добролюбовым, „Историкам литературы" долго не при-