Русский романтизм

волы непреходящей реальности, то, наоборот, ошущая резкое

противоречие между миром этим и миром тем, отчего дей-

ствительность этого мира приобретает характер то комиче-

ского, то трагического контраста мечтающемуся миру; то,

наконец, противопоставляя свое гордое и одинокое „я" и миру

действительному и миру идеальному, и страдая от этого

противопоставления. Отсюда, из этого дуализма рождаются

и романтическая символика, и романтический гиперболизм,

и романтические антитезы. Черты эти могут сказываться все

сразу в творчестве одного писателя, могут дифференциро-

ваться: внешность явлений романтического стиля очень разно-

образна, потому что нет единообразия и в предшествующем

литературном развитии, и в социальной базе романтизма,

явившегося выражением классовой психологии и сбитого

с позиций феодализма, и пригнетаемой феодально-монархиче-

ской реакцией буржуазии, и борющейся за свои права и сво-

боды мелкой буржуазии. Этот сложный и требующий особых

исследований вопрос мы оставляем пока в стороне. Далеко

не кончена ещз работа по описанию литературных явлений,

называемых романтизмом: объяснить же их можно будет после

того, как они будут более или менее удовлетворительно опи-

саны. Единообразия мы не встретим и в русской литературе

20 — 30 годов, к каковым мы относим обычно расцвет роман-

тического стиля. По верному замечанию исследователя—

„господствующее направление не исчерпывает собою эпохи

и, взятое изолированно, характеризует собою не столько

состояние поэзии, сколько вкусы читателей. Реально движе-

ние искусства всегда выражается в форме борьбы существую-

щих направлений" Борьба романтиков с классиками в скры-

той или явной форме началась у нас еще до 20-х годов; она

явилась, конечно, результатом предшествующего развития, но

ее обострению и внешнему выражению помогли широко раз-

лившиеся западно-европейские влияния. Из них всего яснее

становится для нас, после ряда новейших исследований,

влияние Байрона, у которого Пушкин учился сперва построе-

нию ново# формы лирической Поэмы, а затем комической,

типа „Домика в Коломне". Но самостоятельное развитие рус-

ской романтической поэмы пошло не от Байрона, а от

Пушкина, и в массовой литературе мы найдем больше сле-

дов увлечения Байроном, нежели следов усвоения байронов-

ского стиля. Первоначальные размеры русского „байронизма 4,

в роде тех, в каких он представлялся, например, А. Н. В е с е-

л о в с к о м у („Этюды о байронизме") — в настоящее время

приходится сильно сузить, несмотря на то, что имя Байрона

одно время было лозунгом в борьбе за новое направление

русской литературы.

Глубже проникало влияние французской романтики,

произведений „неистовой школы", в осуждении которой схо-

дились на первых порах такие крайности, как „Литератур-

ная Газета" и „Северная Пчела", Булгарин и Пушкин, Сен-

ковский и Белинский. „Московский Телеграф" Полевого был

довольно долго единственным журналом, не следовавшим

общему течению. Но осуждения не особенно устрашали чи-

тающую публику, требовавшую переводов и оригинальных

произведений в „неистовом" стиле. Они появлялись, имели

шумный, хоть и недолгий успех, оказавшийся успехом Мар-

линского, Каменского, Маркова, Войта, Тимофеева, Ушакова,

*) Б. М. Э й х е н б а у м , „Лермонтов", стр. 19.

Закамского-Неелова, отчасти Жуковского - Бернета и Бене-

диктова, именно у французов учившегося стилю своей пате-

тической и манерной лирики. Так составилась одна группа

русских романтиков — представителей „французской струи"

в русском романтизме, захватывавшей на время и Гоголя

и Лермонтова. А рядом означилась другая группа, для кото-

рой „новое яркое солнце восходит от страны древних тевто-

нов" — из Германии. Ее средоточие - - отчасти „Московский

Вестник" Погодина, отчасти московские кружки 20—30 годов

(от кружка Раича до кружка Станкевича), „любомудры" —

кн. В. Ф. Одоевский, Веневитинов, Киреевские, Шевырев,

Погодин, Кошелев, Мельгунов, Кюхельбекер. Здесь изучают

немецких философов, романтиков, теоретизируют, переводят

книжку Тика и Вакенродера „Об искусстве и художниках"

(перевод сделан в 1826 г.; переиздан с послесловием проф.

П. Н. Сакулина, в изд. Некрасова в 1914 г.) и под. Худо-

жественные результаты работы этой группы как будто неве-

лики: повести Одоевского, стихи Шевырева, Веневитинова

и отчасти Кюхельбекера, Раича и др. Но воздействие ее ока-

жется глубже и дольше: быть может, в эстетике Пушкина (это

влияние вызывает, впрочем, авторитетные возражения, см.

например, Н. О. Л е р н е р в в 3-м томе соч. Пушкина, изд.

Брокгауз-Ефрон), в славянофильстве, а, кроме того, в творче-

стве замечательнейшего русского поэта, некоторое время нахо-

дившегося в кружке Раича и воспитывавшегося под непосред-

ственным наблюдением последнего, печатавшего первые свои

стихи в „Урании" Погодина, в „Галатее" Раича и до конца

сохранившего связь с „немецкой струей" русского роман-

тизма. Этот поэт — Ф. И. Тютчев.

Обследование фактов, еще далеко незаконченное, уста-

новит, быть может, еще целый ряд литературных группировок

в русском романтизме. Так, в отдельную группу мы должны

будем выделить, может быть, женщин-писательниц, количество