Сальватор

– До вечера! – ответил Петрюс, махнув капитану на прощание рукой.

Затем, наклонясь к вознице, сказал ему на ухо:

– Вы знаете, куда ехать.

И кареты разъехались в разные стороны. Карета с капитаном направилась в сторону правого берега, а карета Петрюса, переехав Сену по мосту Тюильри, покатила по левому берегу в сторону бульвара Инвалидов.

Мы надеемся, что самый недогадливый читатель уже, несомненно, сообразил, куда именно направился молодой человек.

Карета остановилась на углу бульвара и улицы Севр, которая, как известно, идет параллельно улице Плюме.

Прибыв на место, Петрюс сам открыл дверцу кареты и с легкостью спрыгнул на землю. Затем, предоставив кучеру самому закрывать дверцу, он начал свою привычную прогулку под окнами Регины.

Все окна особняка были закрыты жалюзи, за исключением окон спальни принцессы.

Регина обычно не закрывала жалюзи на окнах своей комнаты для того, чтобы просыпаться с первыми лучами солнца.

Двойные шторы были опущены, но подвешенная к розетке потолка лампа освещала шторы так, что можно было видеть, как по комнате перемещался силуэт молодой женщины. Подобно тому, как на белых простынях наблюдают стеклянных героев волшебной лампы.

Молодая женщина медленно ходила по комнате, опустив голову и подперев щеку ладонью правой руки, локоть которой опирался на ладонь левой руки.

Эта мечтательная поза придавала ее облику большое очарование.

О чем же она думала?

О! Догадаться об этом не составляет большого труда!

О любви, которую она испытывала к Петрюсу и о любви Петрюса к ней.

Да и о чем другом может думать молодая женщина, когда этот ангел ее молитв, как она звала своего возлюбленного, протягивает к ней свои руки?

А что же он хочет рассказать этой очаровательной мечтательнице, которая и не знает о том, что он стоит под ее окнами?

Он пришел рассказать ей о вечерней феерии, выразить ей свою радость, поделиться с ней мысленно или на словах свалившимся на него богатством, поскольку он уже привык жить только в ней, только ею и только для нее. Он пришел высказать ей все, что произошло с ним за день: грустного и веселого, счастливого и несчастливого.

Так он и гулял под ее окнами приблизительно час, и ушел только тогда, когда увидел, что лампа в комнате Регины погасла.

Затем, оставшись в полной темноте, он пожелал ей обеими руками всяческих счастливых снов и снова отправился в направлении Западной улицы с сердцем, наполненным самыми нежными чувствами.

Прибыв домой, он узнал, что капитан Пьер Берто уже окончательно устроился в выделенной ему комнате.

Глава LXXXVI Сын Петрюса

Вернувшись домой, Петрюс решил полюбопытствовать, как, говоря его же морским языком, бросил якорь его гость.

И он тихо постучался в дверь, не желая будить крестного в том случае, если тот уже спал. Но моряк или еще не уснул, или спал очень чутко, потому что как только раздались три тихих удара в дверь, послышался его грубый бас:

– Войдите!

Капитан уже лежал в постели, повязав на голову платок и пропустив его концы под подбородком.

Эта предосторожность была предпринята им, несомненно, для того, чтобы не растрепать во сне волосы на голове и в бороде и не тратить время на их укладку утром.

В руке он держал взятую из библиотеки книгу, которой явно наслаждался.

Петрюс украдкой взглянул на название книги, чтобы представить себе литературные вкусы крестного отца и решить для себя одну проблему: был ли Пьер Берто сторонником старой или новой школы.

Пьер Берто читал «Басни» Лафонтена.

– Ах! Ах! – произнес Петрюс. – Вы уже легли, дорогой крестный?

– Да, – ответил тот, – и лежу очень удобно, сам видишь, крестник.

– Вам нравится кровать?

– Нет.

– Почему же?

– Мы, старые морские волки, привыкли спать на жестком. И скажу тебе, крестник, что я здесь, возможно, изнежусь. Но ничего! Привыкну и к этому. Ведь человек ко всему привыкает, даже к хорошему.

Для себя Петрюс отметил, что крестный чуточку слишком часто употребляет оборот «Мы, старые морские волки».

Но поскольку в речи своей Пьер Берто, как мы уже смогли убедиться, не злоупотребляет другими морскими выражениями, он решил не обращать на это внимания. И, если честно, то правильно сделал, поскольку этот маленький недостаток искупался такими многочисленными достоинствами, что со стороны Петрюса было бы бесчеловечно высказывать по этому поводу малейшее замечание.

Поэтому, прогнав легкое облачко, которое на мгновение возникло в его сознании, Петрюс спросил:

– Итак, вам больше ничего не нужно?

– Абсолютно ничего! Даже каюта на флагманском корабле не может сравниться обстановкой с этой так называемой холостяцкой комнатой. Это делает меня моложе лет на пять или шесть.

– Дай вам бог, дорогой крестный, – рассмеявшись, сказал Петрюс, – молодеть до конца ваших дней.

– Честное слово! Теперь, когда я это попробовал, я не стану отказываться, хотя мы, старые морские волки, любим перемены.

Петрюс не смог подавить легкую гримасу.

– Ах, да! – произнес капитан, – мой тик. Да, это самое «мы, старые»… Но успокойся, я исправлюсь.

– О! Вы можете говорить это сколько хотите.

– Нет-нет! Я знаю свои недостатки! И ты, кстати, не первый, кто упрекает меня в этой дурной привычке.

– Заметьте, что я вас ни в чем не упрекаю. Абсолютно ни в чем.

– Мой мальчик, человек, который может за сутки распознать по облакам приближение бури, отмечает любое облачко. Еще раз повторю: будь спокоен – начиная с этого самого момента, я буду следить за своей речью. Особенно при людях.

– Но, если честно, мне, право, неловко…

– Почему? Потому что твой крестный, хотя и называет себя капитаном, так и остался по сути неотесанным матросом? Но сердце у него доброе, и ты сам вскоре в этом сможешь убедиться, мой мальчик. Ты меня понял?.. А теперь ступай ложись спать. Завтра будет день, и мы сможем поговорить о твоих делах. Но только признайся, ты ведь вовсе не ожидал сегодня утром, что к твоим берегам причалит галион из Америки с твоим крестным на борту?

– Вы меня ошеломили, оглушили, ослепили. Признаюсь, что если бы вы сейчас не были передо мной во плоти, я решил бы, что все это мне просто приснилось.