Сальватор

– Так вы, значит, собираетесь жить у меня? – спросил Петрюс.

– Честное слово! – сказал капитан. – Только вчера я остановился в отеле «Гавр» и уже сыт им по горло. И вот что я хотел сказать тебе: Петрюс, дорогой крестник, мой милый мальчик, нет ли у тебя какой-нибудь комнатки, кабинетика, мансарды, местечка, где бы я мог подвесить свой гамак? Не сможешь ли ты приютить на три недели несчастного капитана Берто «Влезь на ванты»?

– Еще бы!.. – воскликнул Петрюс, обрадовавшись тому, что и он может что-то сделать для человека, который с такой простотой предоставил в его распоряжение все свое огромное состояние.

– Да, – снова произнес капитан, – но пойми, если тебе это по каким-то причинам неприятно, если тебя это стеснит… Проклятье! Ты должен мне прямо об этом сказать.

– Да как вы можете такое предположить?

– Ах! Понимаешь ли, когда имеешь дело со мной, надо всегда говорить прямо: да или нет. Откровенно и чистосердечно.

– Ладно, скажу чистосердечно и откровенно, дорогой крестный: ничто в мире не могло бы доставить мне большего удовольствия, чем предложение, которое вы мне сделали. Только…

– Что – только?

– Проклятье! В те дни, когда у меня будут натурщицы, когда будут сеансы…

– Понимаю, понимаю… Свобода! Libertas!

– Ну вот, теперь и вы заговорили со мною по-арабски.

– Я заговорил по-арабски! Это произошло само собой, так же, как господин Журден занимался прозой.

– Отлично! Теперь вы цитируете и Мольера. Честно скажу, дорогой крестный, у вас такое образование, что вы просто пугаете меня. Боюсь, что вы в Колумбии сильно изменились. Но давайте, пожалуйста, вернемся к вашему желанию.

– Ах, да, к моему желанию. К моему огромному желанию. Я не привык жить в одиночестве: рядом со мной всегда была дюжина живых и здоровых молодцов, и я опасаюсь, что в отеле «Гавр» я просто завою от скуки. Я люблю общество, особенно общество молодых людей. К тебе, вероятно, приходят в гости артисты и ученые. Обожаю ученых и артистов: первых за то, что я их не понимаю, а вторых за то, что понимаю очень хорошо. Видишь ли, крестник, моряк, если он не совсем дурень, знает всего понемногу. Он изучил астрономию с помощью Большой Медведицы и Полярной звезды, музыку по свисту ветра в вантах, живопись по закатам солнца. Так вот мы и будем разговаривать об астрономии, музыке и живописи. И ты увидишь, что в этих столь несхожих вопросах я ничуть не глупее тех, кто занимается ими профессионально! О, будь спокоен, тебе не придется за меня сильно краснеть. Разве что иногда у меня вырвутся кое-какие морские термины. А в остальном давай договоримся о том, что, когда меня занесет слишком высоко, ты подашь мне условный сигнал и я замолчу.

– Да что же это вы такое говорите?

– Правду. Ну, скажи в последний раз, эти условия тебе подходят?

– Я с радостью их принимаю.

– Браво! Тогда я – самый счастливый из людей на земле. Но, проклятье! Когда тебе нужно будет побыть одному, когда к тебе придут красивые натурщицы и великосветские дамы, я отвалю в сторону.

– Договорились.

– Отлично!

Капитан достал свои часы.

– Ах-ах! Уже половина седьмого! – сказал он.

– Да, – подтвердил Петрюс.

– А где ты обычно ужинаешь, мой мальчик?

– Где придется.

– И ты прав. Умирать нигде не гоже. Скажи-ка, в Пале-Рояле кормят по-прежнему хорошо?

– Как и в любом ресторане… вы же знаете.

– «Вефур», «Вери», «Братья-провансальцы» – эти рестораны еще существуют?

– И процветают.

– Тогда пошли туда поужинаем.

– Вы, значит, угощаете меня ужином?

– Сегодня ужином угощаю я. Завтра ты угостишь меня ужином, и мы будем квиты, обидчивый господин.

– Позвольте, я сменю редингот и возьму перчатки.

– Смени, мальчик, смени.

Петрюс направился в свою комнату.

– Кстати…

Петрюс обернулся.

– Дай мне адрес твоего портного. Я хочу одеться по сегодняшней моде.

Затем, увидев через приоткрытую дверь шляпу Петрюса, капитан спросил:

– Ах-ах! Теперь уже, что же, не носят больше шляп а-ля Боливар?

– Нет. Теперь в моде шляпы а-ля Мурильо.

– Но я все же оставлю мою шляпу в память о великом человеке, которому я обязан своим состоянием.

– Это будет правильно, великодушно и мудро, дорогой крестный.

– А! Ты издеваешься надо мной?

– Ни в коем случае.

– Давай, валяй… О! У меня широкая спина, я все вынесу! Но скажи-ка, куда же ты меня поселишь?

– В комнату над моей, если хотите. Там у меня прекрасная холостяцкая квартира, которая вам очень понравится.

– Оставь свою холостяцкую квартиру для любовницы, которая привыкла к той обстановке. Мне же нужна какая-нибудь комнатка, лишь бы в ней были койка, книги, четыре стула и карта мира. Это все, что мне нужно.

– Начну с того, дорогой крестный, что у меня нет никакой любовницы, которая привыкла бы к той квартирке, и что вы никоим образом меня не стесните, если поселитесь там, где я не живу, в комнате, которая служит пристанищем для Жана Робера в дни премьер его пьес.

– Ах-ах! Жан Робер, самый известный сегодня поэт… Да, да, да, знаю его…

– Как знаете? Вы знакомы с Жаном Робером?

– Я видел его драму в испанском переводе в Рио-де-Жанейро, и я знаю его… Но, дорогой крестник, старый морской волк хочет сказать тебе следующее: помни, что я знаю бесчисленное множество вещей и людей. И я еще не раз удивлю тебя, несмотря на мой облик моряка с Дуная. Значит, квартирка, которая находится над твоей комнатой?

– Она ваша.

– И тебя это никак не стеснит?

– Никак.

– Хорошо, тогда я занимаю комнату наверху.

– И когда же вы хотите туда переехать?

– Завтра… Сегодня вечером.

– И хотите уже сегодня ночевать здесь?

– Проклятье, мальчик мой, если тебя это не стеснит…

– Браво, крестный! – сказал Петрюс, потянув за шнурок звонка.

– Что ты делаешь?

– Вызываю слугу, чтобы дать ему команду приготовить вашу комнату.

Появился слуга, и Петрюс отдал ему необходимые распоряжения.

– Куда Жан должен отправиться за вашими чемоданами? – спросил Петрюс у капитана.

– Этим я займусь сам, – сказал моряк.

Затем вполголоса добавил, посмотрев на Петрюса многозначительно:

– Я должен попрощаться с хозяйкой…

– Крестный, – сказал Петрюс, – знайте, что вы можете принимать у себя кого пожелаете. Мой дом не монастырь.

– Спасибо!

Тут Петрюс, так же вполголоса, добавил:

– Мне кажется, что вы даром времени в Париже не теряли, а?

– Я ведь еще не знал тогда, что увижу тебя, дорогое дитя, – сказал капитан. – А одиночества я не выношу.