Сальватор
Шрифт:
– Правда? – не без гордости произнес капитан.
Затем он грустно поник головой и о чем-то задумался.
После нескольких минут молчания он произнес с глубокой грустью в голосе.
– Так вот, крестник, хочешь верь, хочешь не верь, но я бы предпочел иметь хотя бы какой-нибудь талант, а скорее – уж если о чем-то и мечтать, то о невозможном – такой талант, как у тебя, нежели обладать всеми этими неисчерпаемыми богатствами. Я неоднократно уже думал об этом огромном состоянии и всегда читал самому себе вот эти строки из нашего славного Лафонтена…
Ни– Хм! Хм! – произнес Петрюс, показывая, что готов поспорить с капитаном.
– Хм! Хм! – повторил тот с такой же выразительностью. – Дело в том, что, если бы я тебя не нашел, я просто-напросто пропал бы. Я не знал, что мне делать со всем этим богатством. Я, наверное, основал бы какое-нибудь благотворительное заведение, что-нибудь вроде пансиона для покалеченных моряков или опальных королей. Но теперь, когда я нашел тебя, я могу сказать словами Ореста:
Мое богатство обрело лицо другое!А теперь иди-ка спать!
– Я подчиняюсь вам с превеликим удовольствием. Поскольку завтра я должен встать очень рано: аукцион назначен на воскресенье, и мне надо предупредить оценщика. В противном случае он все вывезет в субботу.
– Что вывезет?
– Мебель.
– Мебель! – повторил капитан.
– О! Успокойтесь, – со смехом произнес Петрюс, – вашу комнату он не тронет!
– Какая разница! Вывезти твою мебель, мой мальчик! – сказал капитан, яростно сводя брови над переносицей. – Хотел бы я видеть, как какой-то гражданский шпак [15] , пусть даже и оценщик, возьмет отсюда что-нибудь без моего разрешения! Тысяча бойниц! Да я из его шкуры сделаю парус!
15
Шпак (разг., устар., пренебр.) – штатский, невоенный человек. (Прим. изд.)
– Вам не придется заниматься этой работой, крестный.
– Жаль, а то я с удовольствием бы этим занялся. Ну все! Спокойной тебе ночи! До завтра! Кстати, я тебя завтра разбужу. Ведь мы, старые морские волки… Стоп! Опять эта присказка! Ладно, поскольку мы, моряки, привыкли вставать с первыми лучами солнца. Поцелуй же меня и иди спать!
На сей раз Петрюс повиновался. Горячо обняв капитана, он поднялся к себе.
Не стоит и говорить о том, что всю ночь ему снились Потоз, Голконда и Эльдорадо.
В своих снах, или, точнее, в первой части своих снов он видел капитана окутанным сверкающим облаком, как гения алмазов и золотых россыпей.
И всю первую половину ночи он провел в восхитительном, феерическом сне, похожем на арабскую сказку. Но над всей этой фантасмагорией господствовала, словно яркая звезда на светящемся небосклоне, его Регина. А Петрюс вплетал в ее волосы блестящие цветы, которые переливались, словно индийские бриллианты.
Скажем все же, что поговорка крестного «мы, старые морские волки» ни разу не вспомнилась ему во сне. Хотя нет, она постоянно всплывала в его мыслях в виде нехорошего пятна на алмазе чистой воды.
На
другой день после этого фантастического дня, рано на рассвете капитан «Влезь на ванты», как и обещал, открыл глаза, разбуженный первым лучом света, который пробился в комнату сквозь закрытые жалюзи. И первым делом посмотрел на свой хронометр.Было только четыре часа утра.
Он не посмел идти будить крестника в такой ранний, скорее ночной, чем утренний, час. И, решив побороться с этим победным солнечным лучом, который заявился к нему без предупреждения, капитан повернулся лицом к стене и закрыл глаза с ворчанием, красноречиво свидетельствовавшим о его решимости снова заснуть.
Человек предполагает, а Бог располагает.
То ли потому, что он уже привык вставать в такое время, то ли потому, что совесть у него была неспокойной, но заснуть снова капитан не смог и, пролежав минут десять, яростно ругаясь, встал с кровати.
Туалет не занял много времени.
Причесав волосы на голове и пригладив бороду, он оделся.
Когда капитан закончил одевание, была уже половина пятого.
Закончив одеваться, он, казалось, снова встал перед трудным выбором.
Что ему было делать по крайней мере час?
Пойти прогуляться.
И капитан четверть часа гулял: он раз десять или двадцать прошел по комнате взад-вперед, как мнимый больной. Затем, устав от этих упражнений, он распахнул окно, которое выходило на бульвар Монпарнас, и вдохнул легкими свежий воздух утра, слушая щебетанье птиц, которые приводили себя в порядок после ночного сна на ветвях соседних деревьев.
Но вскоре ему надоел и этот утренний ветерок, и щебетание птиц.
И он снова стал ходить по комнате. Но и это развлечение ему вскоре надоело.
Он решил, что его новым развлечением будет сидение на стуле. И, увидев стоявший в комнате дубовый стул с высокой спинкой, он уселся на него верхом и стал насвистывать одну из тех моряцких мелодий, которые, очевидно, приводили в восторг экипаж его корвета. И птицы с бульвара, как это делали и морские птицы, смолкли и принялись его слушать.
Устав от этой губной гимнастики, капитан принялся щелкать языком, словно исполненная им только что симфония иссушила его гортань.
Наконец, повторив это языковое упражнение раз пять или шесть, он грустно произнес:
– Очень хочется пить!
И тут он начал думать и искать способ, как бы ему избавиться от этого неудобства.
Яростно ударив себя по лбу ладонью, он на секунду удивился силе своего удара, а потом произнес:
– Ну надо же быть таким дураком! Как же это ты, капитан, уже битый час находясь на палубе, забыл о том, что анкерок для вина, а другими словами винный погреб, находится под твоими ногами!
Он осторожно открыл дверь комнаты и на цыпочках спустился по тем двенадцати или пятнадцати ступенькам, которые вели к винному погребку.
Это был великолепный винный погребок холостяка. Полный всяких очень дорогих вин.
Там было три или четыре сорта самого лучшего бордо и бургундского вина.
Капитану достаточно было бросить быстрый взгляд вокруг при свете небольшого фонаря, который он извлек из кармана, чтобы выбрать из штабеля бутылки бордо, которые он узнал по вытянутым горлышкам.
Он осторожно вытянул одну бутылку, поднес ее к глазам, посветил карманным фонариком и признал белое вино.
– Пойдет, чтобы заморить червячка! – сказал он.