Сальватор

Затем, взяв вторую такую же бутылку, он аккуратно и бесшумно закрыл за собой дверь винного погреба и, осторожно ступая, поднялся к себе в комнату.

– Если вино окажется хорошим, – сказал капитан, закрывая дверь комнаты и с большой осторожностью ставя бутылки на стол, – я смогу с большим терпением дождаться пробуждения моего крестника.

Взяв с туалетного столика стакан, с помощью которого он чистил зубы и полоскал рот, капитан тщательно протер его, для того чтобы вода Бото не смогла нейтрализовать аромат бордо. Затем пододвинул к столу стул и сел.

– Другой на моем месте, – произнес он, пошарив в кармане своих огромных штанов а-ля казак и достав оттуда нож с костяной ручкой, в котором было множество лезвий и всевозможные приспособления, – оказался бы в большом затруднении, поскольку, видя перед собой две бутылки, он не смог бы, подобно античному Танталу, испить их по причине отсутствия штопора. Но мы, старые морские волки, – продолжил капитан с ухмылкой, – никогда и нигде не испытываем никаких затруднений. Ибо мы привыкли всегда и везде носить с собой оружие и свой багаж.

Говоря это, он бережно и уважительно вытянул из горлышка бутылки огромную пробку. Затем поднес бутылку к носу.

– Ах, дьявольщина! – вскричал он. – Честное слово, оно надушено! Если его крепость соответствует его аромату, у нас состоится разговор, в котором будет немало очарования!

Налив полстакана вина, он, перед тем как выпить, снова понюхал вино.

– Восхитительнейший аромат! – прошептал он и залпом опрокинул в себя всю порцию.

Затем, поставив стакан на стол, добавил:

А вино и впрямь великолепное!.. О, если и красное вино под стать белому, то мне за крестника своего краснеть не придется! Я скажу ему, когда он проснется, чтобы несколько корзин этого дорогого вина принесли ко мне в комнату. И тогда я смогу пить и перед сном, и после сна. Потому что я так полагаю: уж коли белое вино утром может заморить червячка, то почему бы ему не заморить его вечером?

И капитан без видимого напряжения и даже, казалось, не замечая этого, опорожнил менее чем за час обе бутылки бордо, ставя стакан на стол только для того, чтобы пуститься в самые неожиданные умозаключения относительно белого вина.

Этот разговор с самим собой и это одиночное застолье, если можно так выразиться для того, чтобы описать действия человека, пьющего в одиночку, позволили капитану скоротать время до шести часов утра.

Покончив с вином, капитан потерял всякое терпение и снова принялся измерять шагами комнату.

Затем посмотрел на часы.

Они показывали половину седьмого.

В этот самый момент часы на башне Валь-де-Грас пробили шесть раз.

Капитан покачал головой.

– Сейчас половина седьмого, – сказал он, – часы Валь-де-Грас отстают.

А затем философски добавил:

– Впрочем, что можно ожидать от госпитальных часов?

Он подождал еще несколько минут.

– Ну, все, – произнес он, – крестник сказал мне, что намеревается встать рано. Следовательно, я должен войти в его комнату во исполнение его плана. Мне, несомненно, придется оторвать его от золотых снов, но тем хуже!

Сказав это, он поднялся, насвистывая какую-то мелодию, по лестнице, отделявшей антресоль от второго этажа.

В двери мастерской и в двери спальни торчали ключи.

– Ох-ох! – произнес капитан при виде такой беспечности. – Молодость! Неосторожная молодость!

Затем осторожно открыл вначале дверь мастерской. Просунув голову в приоткрытую дверь, он взглянул внутрь помещения.

Мастерская была пуста.

Капитан громко засопел и так же осторожно закрыл дверь.

Но, несмотря на его крайнюю осторожность, петли двери скрипнули.

– Петли этой двери необходимо будет смазать, – прошептал капитан.

Затем он приблизился к двери спальни Петрюса и так же осторожно открыл ее.

Эта дверь при открывании и закрывании не произвела ни малейшего звука. А поскольку на полу спальни лежал великолепный ворсистый ковер из Смирны, приглушавший шаги, старый морской волк вошел в спальню и приблизился к постели Петрюса так, что тот и не проснулся.

Петрюс лежал на кровати, свесив с нее руки и ноги. Можно было подумать, что в своем неспокойном сне он прилагал усилия к тому, чтобы встать.

В этом положении Петрюс бесспорно походил на ребенка из басни, который спал рядом с колодцем.

Капитан, который временами становился ученым до педантизма, воспользовался случаем и потряс руку крестника точно так же, как Фортуна потрясла за руку того ребенка:

Малыш, – она ему сказала, – я жизнь тебе спасла, любя.В другой раз будь умней, мой милый, об этом я прошу тебя!Ведь если бы ты туда упал, меня бы в этом всякий обвинял…

Он, возможно, и дальше продолжил бы цитировать басню, но тут Петрюс, проснувшись внезапно, испуганно открыл глаза и, увидев стоящего перед ним капитана, протянул руку к коллекции оружия, висевшей у него над изголовьем в качестве украшения и для обороны, и схватил ятаган. Он спросонья, несомненно, ударил бы им моряка, не спрашивая объяснений, если бы тот не перехватил его руку.

– Спокойно, мальчик, спокойно, как говорил господин Корнель. Чума тебя побери! Экий ты задиристый после кошмара. Ведь ты видел во сне кошмар, не так ли?

– А! Крестный! – воскликнул Петрюс. – Как я рад, что вы меня разбудили!

– Правда?

– Да. Вы правы, я видел кошмар, ужасный сон!

– И что же тебе приснилось, малыш?

– А! Всякая глупость!

– Ладно! Могу побиться об заклад, что тебе приснилось, что я вернулся в Америку!

– Нет. Если бы мне приснилось такое, я был бы, напротив, очень доволен.

– Как это понимать: очень доволен? Знаешь, приятель, ты не очень-то вежлив, если говоришь мне такое!

– Ах! Если бы вы только знали, что мне приснилось! – продолжал Петрюс, вытирая мокрый от холодного пота лоб.

– Так расскажи мне, пока будешь одеваться, – сказал капитан с добродушной миной на лице, которая была как раз кстати. – Это меня развлечет.

– О, нет! Это очень глупый сон!

– И ты полагаешь, парень, что мы, старые морские волки, недостойны того, чтобы все это выслушать?