Самая яркая звезда на небе

Это не смягчило решимость Тома.

Сегодня он прервёт его род. Сейчас.

Они вместе ступали всё глубже в темноту. Достаточно далеко, чтобы никто не услышал криков мальчика.

Прошло десять минут, прежде чем Том повернулся к Долохову, и в ту же секунду отменил заклятье Империус.

Он стоял в недоумении, осматриваясь в лесу, размышляя, как он сюда попал. Он провёл рукой по своим каштановым волосам, будто пытаясь стереть головную боль. Скоро к нему вернутся воспоминания.

Затем он заметил, как рядом стоит Том и беспечно крутит палочку в руке:

— Том Риддл?

— Привет, Долохов. Как приятно тебя тут встретить, — ухмылка, в которой растянулись губы Тома, говорила о том, что в этом не было совпадения.

С лица мальчика смыло все краски. Он тяжело сглотнул:

— Я… что-то не так, Р — Риддл? — его голос дрожал. Слабак. Искусный волшебник для своих лет, но умом слабоват. Он мог бы быть полезен Тому, когда тот захватит власть, о которой мечтал.

Поиск абсолютной власти и могущества теперь ничего не значил. Всё, что теперь имело значение — она. Девушка, которую Том потеряет из-за ублюдка перед ним!

Его окатило свежей волной ярости. Долохов заметил признаки. Он знал, на что способен Том. Он начал рыскать в поисках своей палочки. Тому хотелось от этого фыркнуть. Что третьекурсник, думал, может сделать против него? В любом случае он отказал мальчику в честной борьбе. Он того не стоит. Он заслуживает лишь смерти.

— Круцио!

Палочка в руке Долохова упала на землю, а сам он закричал. Он рухнул на колени. Его изумительные вопли мук наполнили опушку. Тело содрогалось. Он напоминал марионетку, которую дёргают за верёвочку. Он размахивал руками и катался по земле, изгибая свои конечные под неестественными углами.

Том ослабил заклятье, от силы его магии онемела рука:

— Ты это с ней сделал!

— Я н-не… — рыдал Долохов. — Я не знаю, о чём ты!

Он бы не стал, стал бы?..

Он не имеет значения.

— Круцио! — что-то распахнулось внутри Тома, излив все его эмоции в заклинание. Шквал животных разбежался по округе, птицы слетели с деревьев, спасаясь от натиска шума, испугавшись угрозы. В лесу появился неизвестный хищник. Они и не подозревали, что он питается весьма специфической добычей.

Ничто не могло его спасти. Здесь лишь они вдвоём. Том был решительно настроен оборвать его жалкую жизнь.

— По-пожалуйста! — Том никогда не признается в этом, но его впечатлило, как Долохов разговаривал сквозь Круциатус.

Мальчик брыкался в грязи, извиваясь и скручиваясь от агонии. Его мышцы сжались, а лицо стало фиолетовым из-за вышедшего из его кислорода.

Том остановил заклинание, подарив уёбку немного времени на поплакать. Это довольно милосердно с его стороны. Том эгоистично не хотел, чтобы он умер слишком быстро.

— Сегодня я собираюсь убить тебя, Долохов, — мальчик трясся на земле. — Ты знаешь почему?

— Н-н-е-е-е-ет… Я не. Я ничего не сделал.

— Да, возможно, нет. Но у твоей семьи не будет даже возможности — Круцио, — Том едва ли узнавал собственный голос. Долохов трясся, дёргался и дрожал. Он корчился от боли, давясь воздухом, выходящим из его лёгких. Теперь он уже был слишком слаб, чтобы кричать.

Возможно, сегодня он создаст свой первый крестраж. Он прочитал о них в поисках спасения Гермионы. Эта идея заинтересовала его. Он жадно впитывал всё, что мог найти о них. По правде, этого было немного. Но Том был уверен, что справится.

Это приведёт его на шаг ближе к бессмертию. К вечной жизни. К победе над самой смертью.

Если окаменение студента заставило её отдалиться от него, то убийство… Гермиона никогда не простит его, если он кого-то убьёт.

От пошатнувшейся решимости его заклятье остановилось. Долохов попытался пошевелиться. Он перевернулся на бок, будто мог уползти прочь. Всё его тело дрожало. Его руки не удерживали его веса, и он рухнул. Том бурлил от негодования.

Он мог бы выставить всё несчастным случаем. Ошибкой. Он потерял контроль. На самом деле он не хотел убивать мальчика. Она никогда не узнает правды. Она не сможет обвинить его в его желании причинить ему вред! Он хотел возмездия! Гермиона должна это понять!

— Круцио!

Даже если она и узнает об этом, ей может быть всё равно. Это его вина! Его проклятье! Её смерть! Будущий Долохов указал на неё палочкой, проклял её, а теперь Том может её потерять… Он открыл звезду, осветившую его мир, чтобы она просто вспыхнула и погасла. Это ввергало его в безумие! Как он может вернуться к жизни во тьме после того, как испытал её тепло?

Это не вариант, чёрт возьми!

Долохов перестал бороться. Сдался. Как потомок кого-то такого жалкого, ничтожного ублюдка мог забрать единственного человека, который был ему небезразличен?!

Следующее заклятье Тома было сильнее предыдущего. Огонь распалялся в душе Тома Риддла. Он чувствовал себя отрешённым от окружавшего его леса, от своей палочки, от слов, произнесённых его ртом.

Реальность будто приглушилась. Туман окружил Тома, оставив его в дымке ярости. Его дыхание отдавалось в ушах. Весь мир двигался в замедленном действии.

Том убьёт Долохова. Это будет оправданно. Долохов не заслуживал жизни. Неужели Гермиона этого не поймёт? Как она может? Если бы она была здесь, Том мог бы убедить её нанести последний удар. Если она будет той, кто оборвёт никчёмную жизнь Долохова, то он сможет показать ей всё, что узнал о создании крестражей.

Спасти её… Всё, что ей нужно будет сделать, — закончить начатое им. Она-то уж точно поймёт смысл этого. Она… она…

Он знал, что это неправда. Гермиона хорошая, несмотря на его неспособность понять это. Она чистая… и добрая. Она не постигла бы справедливость убийства Долохова, как бы оно ни было оправдано. Ей будет всё равно, что это мог бы быть несчастный случай. Ей будет всё равно, что смерть Долохова значила бы, что она будет жить, создав крестраж. На самом деле, возможно, она и не сможет его создать, так как будет испытывать чувство вины за содеянное.

Если он сделает это, она узнает. Каким-то образом она всегда знала.

Сомнения вернулись к Тому, и он оборвал заклятье. Долохов лежал без сознания, больше не в состоянии превозмогать боль.

Рука Тома тряслась, и он сцепил зубы, сама его душа требовала призвать другое заклятье, но всё его здравомыслие удерживало его. Он так и не достиг внутреннего понимания хорошего и плохого — моральный компас, который бы удерживал его за руку. Тому было наплевать на мораль. Всё всегда крутилось вокруг неё. Это было важно. Это всё, что имело значение.