Самая яркая звезда на небе

Гермиона приходила на уроки, но по прошествии дней её симптомы ухудшались. Она замирала в коридорах, падала без сознания в классах, весь день морщилась. Они проявлялись всё чаще и настойчивее, как бы сильно она ни пыталась их скрыть. Из-за этого в Томе просыпалось нечто первобытное. Ему нужно спасти её. Исправить это. Больше ничего не было важным. Ему было плевать на Тайную комнату и свой путь к власти. Ему было плевать на вербовку последователей.

Это стало одержимостью.

— Мой лорд, уже прошло больше месяца с тех пор, как окаменел Альфред Хенсли, — сказал однажды вечером Абраксас. Райнхардт и Норрис сидели на своих кроватях. Это был один из редких дней, когда Том возвращался в спальню, чтобы взять несколько вещей, оставленных в сундуке.

Абраксас счёл это хорошей возможностью пристать к нему с разговорами.

— К чему ты клонишь, Абраксас?

— Прошло больше месяца. Ты обещал избавить школу от грязнокровок, — Том приподнял бровь. — Мой лорд, — добавил Абраксас вслед.

Том захлопнул сундук и повернулся к парню. Тот знал, что приближается к очень опасной черте.

— Я обещал открыть Тайную комнату и доказать, что я наследник Слизерина. Больше ничего.

— И, мой лорд, как наследник Слизерина, разве мы не должны стремиться продолжать его наследие и избавить школу от грязнокровок? Именно поэтому он построил Комнату, — Абраксас пытался оставаться спокойным. Казалось, он был готов к новой истерике, но боялся последствий, как в прошлый раз. Ещё один раз оступится, и Том может уже не быть столь милосердным, чтобы позволить ему жить.

— Я вполне осведомлён о смысле Тайной комнаты.

— Так где же твоя верность? — вырвалось у Абраксаса. Том оставался сдержанным. Воздух накалился от напряжения, пока два мальчика, не отрываясь, смотрели друг другу в глаза. Абраксас сделал шаг назад, оборвав зрительный контакт первым.

— Я наследник Слизерина и буду следовать его заветам, как сочту нужным. Я не позволю никому сомневаться во мне, особенно тебе, Малфой, — произнёс Том со зловещим холодом в голосе. В его глазах вспыхивала опасная сила. — Не надо меня торопить. Я буду делать всё по-своему.

Райнхардт показался обеспокоенным. Норрис начал изучать трещину в стене.

Том навис над Абраксасом, и сущий ужас затопил его серебристо-серые радужки. Его тело замерло от страха. В тот вечер Тому не хотелось пытать Абраксаса. На это требовалось много сил и энергии. Он лишь намеревался быстро заскочить в спальню и встретиться с Гермионой в Выручай-комнате.

Абраксас отступил на шаг, врезавшись ногами в прикроватную тумбочку, отчего на пол упала стопка книг. Это сняло напряжённость. Мальчик резко вздохнул, воздух заполнил его лёгкие, и он поклонился:

— Простите, мой лорд, простите мою опрометчивость! Я лишь надеялся оказать посильную помощь любым Вашим планам.

Том сузил глаза. На первый неопытный взгляд Абраксас Малфой показался сломленным. Преданным и боящимся своего хозяина. Том жил с ним несколько лет. Он заметил, как дёргается его челюсть, как слегка сжались его кулаки. Малфой был в ярости. Он пытался подыграть Тому, но вместо того, чтобы бороться, он просочится и нанесёт удар изнутри.

— Тебя что-то не устраивает, Малфой?

И без того бледный мальчик побелел, удерживая низкий поклон, но его взгляд метнулся вверх:

— Нет, мой лорд.

Мог ли Абраксас пытаться убить Гермиону? Он достаточно сильно ненавидел её. Это очевидно. Но Абраксас не в состоянии наложить проклятие Империуса. Может, он и чистокровный, но ему не хватало ни силы, ни здравомыслия.

Он жалкое подобие волшебника.

Не отдавая отчёт своим действиям, Том вытащил палочку и указал ею на белокурую голову:

— Круцио.

Он не стал предаваться долгим пыткам — у него дела. Абраксас, изнывающий от боли после продолжительного сеанса проклятия Круциатуса, сполз с пола на свою кровать, когда Том вылетел вон из спальни.

····?·* ?? ?*·?····

Хоть с Гасси, казалось, всё в порядке, Гермиона не могла отделаться от страха, что что-то может случиться. Гасси могла обернуться против неё. Попытаться причинить ей боль. Она переживала обо всех возможных невинных жертвах вокруг после какого-либо нападения. Том сказал, что Гасси вряд ли отдаёт отчёт своим действиям. Он посоветовал вести себя как ни в чём не бывало, чтобы не вызывать подозрений. Гермиона пыталась следовать его совету. Единственным отличием было, что все её вещи переместились в Выручай-комнату. Она сказала своим друзьям, что спит в больничном крыле.

Поначалу Гермиона предавалась паранойе. Всё доводило её до грани. Но за три недели ничего не произошло, и она надеялась, что ощущение ужаса отступит.

Не отступило.

Кошмары преследовали её по ночам, а днём она постоянно боролась с невыносимой болью. Гермиона стала чаще наведываться в больничное крыло. Том помогал переносить ночи. Когда она просыпалась от жгучей агонии, Том был рядом с зельями в руке и размазывал эссенцию растопырника по её животу пальцами. Он успокаивал её, знал, что именно нужно делать, и всё было наготове для быстрого реагирования.

Он обращался с ней, будто она хрупкая. Что неистово её раздражало. Как бы Гермиона ни уговаривала его, его непоколебимая решимость оставалась непреклонной. Со временем даже лёгкие прикосновения к коже заставляли её вздрагивать. Приступы боли были непредсказуемы. Несмотря на это, она настаивала на сохранении своей независимости. Требовала, чтобы она продолжала посещать занятия в обычном режиме. Она хотела сохранить хоть какое-то чувство собственного достоинства.

Том хмурился, когда она останавливалась на лестничной площадке, пытаясь перевести дыхание. Каждый вздох в основание лёгких растягивал её кожу. Каждый вечер ей приходилось возвращаться в Выручай-комнату целую вечность. Почему ей обязательно надо быть на седьмом этаже?

Почему ты дышишь?

Она закрыла глаза. Галлюцинации были такими же непредсказуемыми, как и боль.

Разве не проще остановиться? Больше не дышать? Покончить со всем?

Она скривилась. Иногда голоса произносили что-то разумное. Это ужасало её больше всего. Гораздо проще перестать дышать. Тогда эта пытка закончится.

Кто-то хочет твоей смерти.

Зачем кому-то хотеть убить её?

Тебя ненавидят. Все тебя ненавидят.

Ей стало холодно.

Ты обуза.

— Гермиона?

Гермиона согнулась в талии и тяжело вздохнула. Нет! Она ещё не сдалась! У неё болели колени. Она рухнула на землю. Боль разлилась по суставам.

— Проклятье, Гермиона! Меня достало смотреть, как ты каждый вечер поднимаешься по ступенькам! — он подхватил её на руки.

— Том!

— Не утруждай себя спорами. Мы оба знаем, что ты слишком слаба, чтобы победить!

В этом он был прав, конечно. Его тепло затопило её. Спугнуло все голоса. Она устроилась удобнее и выровняла дыхание. Она отказалась от последнего маленького осколка своей независимости, за которую так отчаянно боролась. Она знала, что лишь вопрос времени, когда весь остальной мир рухнет вокруг неё.