Самый опасный человек Японии

А ещё жизнь монаха однозначна. Не надо думать, что надевать, — есть стандартная ряса, чем питаться, — есть посты и обеты. Его диета так же проста и однозначна, как его идеология.

Ну и не забываем одно из возможных значений для слова «икки»: «крестьянское восстание против сёгуната, с формальным сохранением верности императору». Организаторами таких восстаний часто были бродячие монахи, которые обещали безземельным крестьянам обширные участки в Чистой Земле.

А коммунист бы добавил, что ИККИ по-русски — это Исполнительный комитет Коммунистического интернационала. Возможно, это тоже не просто так.

Окава Сюмэй отыскал опасного монаха между туристической Асакусой и мрачным кварталом неприкасаемых. В тесном домике на той самой улочке, что протянулась посередине этих двух таких разных кварталов и где продают посуду, бочки для саке и искусственную еду для витрин, не отличимую по виду от настоящей.

Измождённый и задумчивый, Икки стоял у жаровни. Выбритая голова символизировала монашеский обет, а пробившиеся усики — радикализм и нежелание следовать устаревшим правилам. Окава Сюмэй вошёл и поклонился — осторожно, чтобы ни обо что не испачкаться.

— Сегодня мне снилось, что я был императором, — сообщил Кита Икки.

— И что случилось дальше? — спросил Окава.

— Ничего особенного. Но просыпаться не хотелось.

Чуть позже Окава смог расспросить хозяина и про усы. Кита Икки признавал, что Гаутама Шакьямуни завещал монахам и монахиням регулярно сбривать волосы, усы и бороду, чтобы избавиться от признаков пола и сделаться одинаковыми. Но жил этот Гаутама давно и вообще не в Японии. Были с тех пор на просторах Евразии и другие бесчисленные просветлённые, из них некоторые — даже и с бородой. Причём бороды у них были посерьёзней, чем у жалкого советского посланника Иоффе.

Окава Сюмэй и оглянуться не успел, как разговор о формах бороды перетёк в яростную проповедь. Такой уж он был человек, этот Кита Икки. Хороший организатор — и никудышный политик. За что бы он ни брался, получалась яростная проповедь.

— Я долго жил и действовал в Китае, — говорил Икки. — Я хорошо изучил китайцев. Я прямо сейчас пишу историю последней китайской революции. И я совершенно удостоверился: китайцы не испытывают ни малейшей благодарности за ту опеку, которую мы обеспечили им после победы над русскими. Эти неблагодарные скоты осмеливаются называть нас агрессорами и оккупантами. Хотя только с японской помощью Индия и Китай имеют шанс перестать быть европейской колонией! И жалкая отрыжка европейских идей, вроде пацифизма или социализма, не может принести им избавления. Только Путь Неба может объединить народы Четырёх Морей, заставить их вспомнить, что все они — дети Просветлённого.

— Мы пока в основном по Японии работаем, — напомнил Окава Сюмэй. — Расскажите, как вы видите устройство нашей страны.

— Для начала признаем очевидное — нам необходима революция.

Окава Сюмэй заёрзал. Это было радикально, да. Но сказано как-то слишком прямо и опасно.

— Разве недостаточно просто реформ?

— Когда боишься революции, ничего не достаточно, — уверенно произнёс Кита Икки. — Люди, которые отрицают возможность переворота, — отрицают саму историю. Наполеон пришёл к власти через переворот. Ленин пришёл к власти через переворот и смело разогнал Учредительное собрание, где хватало враждебных элементов с пулемётом под креслом. Наконец, чем была наша революция Мэйдзи, как не государственным переворотом? Люди просто привыкли, что левые совершают революции, а правые — перевороты, хотя по сути это одно и то же. Левые и правые должны объединить усилия и привлечь на свою сторону самого императора. Это не облегчит предстоящего потрясения, но даст ему шанс пройти бескровно.

— Но зачем трясти-то? Что вы собираетесь поменять?

— Разумеется, дворян и олигархов. Уже ясно, что они не желают служить императору. Напротив, хотят подчинить его себе — и теперь уже без любых ограничений плясать на спинах простого народа. Надежды на мирные реформы бессмысленны — ведь и парламент, и все мыслимые комиссии будут состоять из них. Не могут же они отменить сами себя! А между тем аристократия — это и есть стена между народом и императором.

— Это понятно. А что вы собираетесь делать, когда у вас получится её сокрушить?

— Дадим людям свободу. Разумеется, императору будет нужно что-то вроде парламента, потому что он может опросить весь народ. Но избираться туда смогут только порядочные люди, не связанные ни с военными, финансовыми, бюрократическими и ещё какими угодно кликами.

— А где вы найдёте таких людей?

— Можно поискать их среди монахов, к примеру, или среди старейшин отдалённых деревень. Парламент такое место — желающие найдутся всегда. И уже после этого можно перейти к реформам финансовым.

— Этот пункт всегда самый сложный, — заметил Окава. — Потому что никто не знает, что сработает. Реформы, которые предлагают левые, исключают то, что предлагают правые, — и наоборот.

— Они нарочно переусложняют, чтобы было легче деньги у спонсоров вымогать. Всем и так понятно, что никто и ничего добровольно реформировать не будет. Поэтому революция и неизбежна.

— Ну хорошо, так что мы будем делать после революции? Нацию-то возрождать как будем? — На этом этапе Окава Сюмэй с ужасам ощутил, что разговаривает и рассуждает почти так же, как те немногие политики, с которыми он успел встретиться. — Допустим, разогнали мы аристократов с олигархами — что дальше?

— Дальше будем делить имущество. Не то чтобы я за коммунизм. Я противник коммунизма. Но в чём причина популярности коммунистов? В бедности! Вот так мы и поступим: бедность устраним и коммунистов больше не останется. А деньги на устранение бедности возьмём у богатых. Установим потолок: ни одна семья не может владеть имуществом общей стоимостью больше миллиона йен. Изъятого имущества хватит вполне, чтобы обеспечить всех бедствующих. Я живу рядом с неприкасаемыми и отлично вижу: человеку много не надо.

— Императора тоже собираешься ограничить?

— Разумеется. Он подаст пример. Ведь ему не придётся теперь соревноваться в роскоши с богатейшими олигархами. Императорские леса, угодья, всякие пустыри, которые непонятно как угодили в собственность двора, не повредит раздать населению. В государственной собственности оставить только неприступные горы и прочую глушь, которую всё равно так просто не освоить.

— Но ведь горы и прочая глушь — это немалая часть нашей территории!

— Вот её и будем осваивать! У олигархов средств достаточно. Бюджет ни одной из частных компаний, сколько человек ни было бы в совете директоров, не должен превышать десяти миллионов йен. Всё прочее национализируется без каких бы то ни было компенсаций. Десяти миллионов йен вполне достаточно, чтобы ощутить себя богачом, и вовсе не достаточно, чтобы задавить конкурентов. Вот увидите — это только подстегнёт народную предприимчивость. А национализация как раз и позволит бросить все силы не на строительство домов.

— А что делать тем, кому даже десяти миллионов йен не хватает?

— Чтобы построить себе превосходный дом, этого достаточно.

— Но что, если человек захочет построить второй дом?

— Зачем? Человек не может жить в двух домах. У меня вовсе нет дома, и я превосходно себя чувствую. Особо важные производства мы, напротив, будем наращивать до десяти миллионов.

— Не все готовы сделаться монахами.

— Я был в Китае. Я знаю, как это работает. Там олигархи владеют не только фабриками, но и линиями телеграфа, железными дорогами, а с недавних пор — целыми городами. У них есть свои армии, и они ведут яростную войну за территории с потенциальными покупателями. Вот что такое капитализм. Это — возвращение к сёгунату, с его бессилием и раздробленностью. Олигархи говорят, что они опасаются анархистов, — но нам следовало бы опасаться олигархов. У них куда больше возможностей, чтобы развалить государство. И в случае чего какое-нибудь общество Чёрного Дракона всегда готово предоставить любому из олигархов небольшую частную армию.