Самый опасный человек Японии

Автомобиль затормозил перед уютным домиком в пригороде. Ещё один такой домик, как выяснилось, Кита Икки снимал для своей матери, старушка приехала полюбоваться на успехи старшего сына. Если бы Окава приехал сам, он мог бы удостовериться, что его с Китой Икки старые идеи не просто дали всходы, а уже цветут и даже плодоносят.

Как выяснилось, деньги обществу давал барон Такума. Не из патриотизма, а так, на всякий случай.

Приёмный сын-китаец подрос. Он узнал меня и, когда оказались наедине, признался, что в Японии ему интересно, но неуютно. В наше время так непросто найти невесту из хорошей революционной семьи!

— Фашизм в наше время неизбежен, — вещал, вернувшись, Кита Икки. — Перед каждым из государств Азии, которое ещё не успели колонизировать, стоит жесточайший вопрос — стать колонией или повторить, насколько способны, революцию Мэйдзи. Потому что, когда придут чёрные корабли, будет уже поздно. Японии повезло — она была расположена неудобно относительно Европы и населена народом уникальной силы духа. Революция Мэйдзи позволила ей стремительно развить производственные силы и нанести поражение сначала Китаю, а потом и одной из европейских держав — России. Разумеется, другие государства тоже мечтают о модернизации. Судьба Османской и Китайской империй показывает, что может произойти даже с на первый взгляд огромной и могучей державой, если в ней не найдётся своего императора Мэйдзи. Эта проблема волнует сейчас всех, даже крестьян самых глухих деревень. Если вы прислушаетесь к социалистам и коммунистам, то вы обнаружите, что они тоже говорят об этом: что их революция позволит построить много заводов и производить на них всё, что нужно для могучей индустриальной державы. С такими не рискнут связываться даже наглые европейцы! Однако аристократы и чиновники, которые находятся сейчас у власти в немногих свободных странах Азии, не могут, конечно, пойти навстречу социалистам — ведь социалисты тоже враги. Но и надеяться на старомодных купцов и коррумпированный парламент тут нечего. Нужна мощная диктатура, возможно при поддержке короля, которая железной рукой проведёт земельную реформу, переоденет купцов в европейские костюмы и заставит банки финансировать индустрию. Таким образом у нас получится социализм без революции, решение аграрного вопроса без коллективизации, индустрия без индустриализации. Это — путь фашизма, очень популярный в Европе, причём в качестве успешного опыта ссылаются именно на нас, единственных азиатов, которые стали великой державой. Его шансы на победу куда выше, чем у коммунизма, ведь коммунистов поддерживает беднота, а фашизм симпатичен людям обеспеченным и влиятельным, особенно когда им грозит разорение. Коммунисты говорят, что их идею не уничтожить, даже если уничтожить всю партию до последнего человека, потому что всё равно есть бедные и угнетённые. Но тем более невозможно уничтожить идею фашизма, ведь всегда будут люди, которым грозит падение в бедность и угнетение. И раз мы патриоты Японии, то должны помочь нашей стране довести эту могучую идею до конца и стать образцовым примером для всего остального, куда более варварского человечества.

Многие участники ещё увлекались какими-то национальными боевыми искусствами, настолько древними, секретными и смертоносными, что про них никто ничего не знает.

Впоследствии удалось обнаружить, что все секретные чакры и техники взяты из потенциально бесконечного приключенческого романа Эйдзи Ёсикавы «Юный самурай-лис». Этот роман печатался в маньчжурской японоязычной газете «Друг полиции». Кита Икки и его подельник часто её читали, пока сидели в Шанхае и ждали, не придёт ли спасение или хотя бы денежный перевод.

Статьи Киты, которые он иногда писал, тоже мало что прояснили. Все они сводились к призыву патриотов объединяться и к сожалениям, что сейчас мало читают статей.

Что до статей, которые писал О-сэнсэй, то даже те из участников собраний, кто про них слышал, считали их абстрактной болтовнёй, непригодной для национального возрождения.

— Такое пускай студенты коллекционируют, — говаривал мне Дзе.

Вообще, компанию вокруг Окавы-сэнсэя они не считали за возможных союзников. Решительно все Хранители были уверены, что там собираются нувориши и их детишки-наркоманы, а жена Окавы-сэнсэя — большая любительница такого разврата, про который и рассказать неприлично. А муж её пороки поддерживает и разделяет.

Кита не раз говорил, что его «Очерк» и является программой действий для настоящего патриота. А всякие мелкие разъяснения и подробности только запутывают без малейшей пользы для дела.

— Правительство, я слышал, двести ящиков бумаги в неделю расходует, — сказал он в одной проповеди. — А положение страны не улучшается! Настоящему патриоту бумаги ни к чему. Даже лучше, если он в чём-то неграмотный. В древности молодым самураям запрещали даже буддистскую науку изучать — чтобы не отвлекаться от пути самурая! Вот, например, хокку. Наша исконная форма стихосложения и культуры. Три строки! Несколько слогов! И этого достаточно, чтобы выяснить самые глубокие мысли!

Несмотря на то что среди Хранителей было немало военных (и курсантов, и действующих, и отставных), я ни разу не слышал, чтобы они кого-то избили или просто с кем-то подрались. Уличные войны считались уделом подонков и коммунистов. Разумеется, отлупить врагов императора — дело хорошее, но оно никак не приближало главную цель. А главной целью, как удалось выяснить агенту после величайших усилий, было наступление конца света и перерождение людей в расу богов.

* * *

Тут слово опять взял Окава Сюмэй. Он рассказал об общественных настроениях тех лет, какими они ему виделись.

Окава понял, что всё снова сдвинулось и готовится новый переворот, когда внезапно вечерком к нему заявился Акамацу. В двадцатые годы этот Акамацу был целым генеральным секретарём Коммунистической партии, пускай даже этот пост в те годы ещё не имел такого значения, как сейчас.

После запрета партии Акамацу двинулся в правильную сторону и даже тюрьмы избежал. Плохой коммунист — зато очень ловкий политик.

Сразу с порога он начал:

— Я тут слышал про какое-то движение среди молодых офицеров…

— Они ультраправые, — напомнил Окава Сюмэй. — Они считают, что вешать коммунистов нельзя, потому что коммунист не заслуживает лёгкой смерти.

— А я уже давно не коммунист, — спокойно отвечал Акамацу. — Движение молодых офицеров — антикапиталистическое, и уже поэтому я им доверяю. Именно с их помощью мы придём к созданию социалистического государства в Японии, а со временем и в Маньчжурии.

Такой смелый проект так и просил, чтобы над ним поиздевались.

— А почему вы оставили Маньчжурию во вторую очередь? — поинтересовался Окава Сюмэй. — И вы её целиком будете освобождать или только до полосы отчуждения?

— Вообще, я считаю, что долг социалиста — защищать собственный рабочий класс, — гордо заявил бывший генеральный секретарь. — А о рабочем классе Маньчжурии пусть сами маньчжурские социалисты и заботятся. Если они там, разумеется, есть.

— А может, вы лучше после победы революции так и оставите Маньчжурию в качестве угольной колонии? Ну, чтобы социализм сподручнее строить было.

— Я, разумеется, враг империалистических войн, — вальяжно произнёс Акамацу, уже устроившийся на европейского стиля диване. — Но я убеждён, что Маньчжурия незаменима для экономического будущего японского пролетариата. Агитационная поездка по деревням полностью убедила меня, что маньчжурский вопрос поднимает энтузиазм у самых забитых крестьян.

— А коммунистом вы тоже перестали быть после той поездки?

— Коммунистом я перестал быть, когда отужинал с агентами Коминтерна, — с горечью признал Акамацу. — Среди них был один кореец — ну ладно, допустим дружба народов, ради такого я и корейца за столом могу простить. Но ведь и проекты им, похоже, люди с интеллектом корейцев пишут. Я им говорю самое простое: вот революция, да, хорошо, а что мы будем потом делать? Мне же надо крестьян как-то разагитировать. Чтобы даже если мы захватим одну провинцию, был конкретный план, как этой провинции воевать с остальной страной и победить за счёт преимуществ социалистической экономики. И что же я услышал? Это было даже не безумно — это было смешно! Весь их план сводится к использованию бросовой рабочей силы. Берём и соединяем «азиатскую» дешевизну рабочей силы с «европейской» квалификацией и производительностью. Ударно трудимся пару пятилеток, заваливаем капиталистов дешёвыми товарами — и вот оно, счастье! Этим русским, похоже, невдомёк, что с самого начала эпохи Мэйдзи мы только и делаем, что так и поступаем: упорно трудимся и индустрию развиваем. Да у нас электрифицированных хозяйств в четыре раза больше, чем в Англии! И что? Пролетариат, как и прежде, урабатывает до смерти, и никакого просвета не видно. А тут ещё и Европа опять вооружается. Глядишь — скоро опять на Окинаву полезут!

Подробностей о том, что случилось дальше, Окава Сюмэй уже не знал. За год до восстания молодых офицеров его всё-таки посадили в тюрьму за содействие предыдущему мятежу. Так что о мятеже он узнавал из газет, пока шагал путём исправления во время плетения корзинок из ивняка и изучения старинных китайских трактатов.

После мятежа Киту Икки отыскали и повесили в числе прочих организаторов. Под шумок была разгромлена та самая «Фракция Императорского Пути» — не за соучастие, а просто за компанию.