Сара Фогбрайт в академии иллюзий

Среди девушек в моду вошли открытки. Алиса и Аделаида мастерили их на перерывах из плотной цветной бумаги и украшали перьями, лентами и кружевом, а ещё наклеивали вырезки из журналов. Дита делала успехи в каллиграфии, так что её упросили писать пожелания цветными чернилами. Открытки выменивались на что-нибудь съестное или на услугу. Наши гномки были в восторге, и каждая собирала коллекцию. Старшекурсницам тоже понравилось.

Я подбирала обрезки и украдкой, когда никто не видел, мастерила крошечные открытки для Кристиана. Я вкладывала их в «Проблемы методологии» и мечтала, что Кристиан точно так же станет хранить эти знаки моей любви, как я храню портрет, сухой дубовый лист и его коротенькие записки с указанием места встречи. Однажды мы покажем их нашим детям…

Открытки, может быть, выходили немного кривыми, но Кристиану нравилось, и это главное. И он носил брошь, подаренную мной, хотя и подкалывал к внутренней стороне пиджака. Как он объяснил, чтобы не возникало ненужных вопросов.

— Мне, право, неловко, — сказал он однажды, когда мы повстречались в библиотеке. — Ты столько делаешь для меня, и я не могу просить о большем, но как у тебя с сочинениями?

— А что? — спросила я. — Кажется, неплохо.

— А вот я пишу их ужасно медленно. Боюсь, мы не сможем видеться всю будущую неделю. Нам задали одно, довольно сложное, и я должен стараться, если не хочу, чтобы меня исключили. Если бы ты хоть чуть подсказала, о чём писать…

С немалым трудом я убедила его, что мне будет только в радость помочь. Он ушёл, а я теперь же попросила нужную книгу и села её читать.

На другой день, когда я трудилась над планом, в библиотеку зашла миссис Гудинг. Её симпатия ко мне так и не прошла, так что она, конечно, поинтересовалась, чем я занята.

— Вирджиния Потт! — с одобрением воскликнула она, поглядев на обложку. — Опережаете программу, мисс Фогбрайт. Приятно видеть столь похвальную тягу к знаниям…

Тут миссис Гудинг заметила листок с планом.

— «Значение символов в рассказах Вирджинии Потт…», вот как, м-да… Юная мисс, не припомню, чтобы я задавала вам подобное. Зато совершенно точно знаю, что художники пишут эссе на эту тему. Вы что, помогаете кому-то из них?

Я опустила взгляд и промямлила:

— Это не то, что вы думаете… Мне просто интересна тема…

— Мисс Фогбрайт, — с упрёком сказала миссис Гудинг, выкатив на меня водянистые глаза. — У вас светлый ум, и мне будет жаль, если вы попадётесь на удочку какого-нибудь коварного проходимца. Разве тот, кто даже не способен изложить свои мысли на бумаге, достоин вас? М-да. Я надеюсь, вы одумаетесь.

Она величественно кивнула и отошла. Мои уши горели до конца дня, но всё-таки я дописала сочинение. Я не могла подвести Кристиана!

Он был очень благодарен и после принёс мне розу из оранжереи. Как достал, не сознался. Он сказал, прежде у него не было таких высоких оценок за сочинение, и я с готовностью обещала писать ещё. Если брать книги с собой и работать в комнате, никакая миссис Гудинг ничего не узнает и не пристыдит меня!

Дите и Хильди я ничего не говорила. Они и так упрекали меня, что я трачу слишком мало времени на подготовку к занятиям и уже отстаю в алхимии, да и в иллюзии не делаю новых успехов. Госпожа Нунн давно уже не хвалила меня, и даже Лаура больше не предлагала замолвить словечко, чтобы меня взяли на практику. Кажется, она присматривалась к Дите.

Зато мы отлично ладили с Голди и Дейзи и теперь всегда обедали вместе.

Дейзи всё-таки получила от Александра в подарок часы, о которых мечтала, и теперь постоянно играла с ними, вызывая зависть остальных. В часах жила призрачная белая мышка. Она умела кланяться, кувыркаться, притворяться мёртвой и делать другие забавные трюки.

— Александр подарил мне духи — те самые, о которых все говорят, «Лаванду», — хвалилась Дейзи, держа мышку на ладони, — и подарит изумрудное ожерелье под цвет глаз. А после ожерелья не знаю, о чём просить. Может быть, браслет? О чём ты попросила бы, Сара? Что Кристиан дарит тебе?

Я замялась. Я просила его портрет, и он обещал, но пока не успел нарисовать, а больше мне ничего и не было нужно. Выпрашивать у него подарки? Я бы сгорела со стыда!

— Он дарил мне розу, — сказала я и поправилась: — Много роз! А ты не разоришь Александра? Столько подарков, и все весьма дорогие.

Дейзи хищно усмехнулась, прищурившись, и сжала ладонь в кулак. Мышка развеялась дымом.

— Александр виноват передо мной, — сказала она, — а тех, кто виноват, я заставляю платить по счетам. Мистер Эштон долго закрывал глаза на выходки сына, но в этот раз выразился предельно ясно: если наша помолвка окажется расторгнута, Александра лишат содержания, а то и вовсе отправят на военную службу. О, Александр будет делать всё, что я велю!

Мне стало интересно, в чём он провинился, но Дейзи не сказала. Впрочем, учитывая всё, что я знала о её женихе, должно быть, он совершил что-то постыдное, чем Дейзи не хотела делиться. Я могла её понять.

Дни шли. Дубы роняли жёлуди и желтели, а потом оголились, и наше заветное место, где мы с Кристианом любили встречаться, было потеряно. Теперь листва не прятала нас. Зачастили дожди.

Кристиану задавали всё больше работ. Художников так нагружали! История, литература, сценические решения, тайные смыслы картин… Я помогала ему, как могла, но он просил у меня помощи едва ли не при каждой встрече. Порой я откладывала собственные задания ради него, но боялась о том заикнуться. Стоило завести речь хоть о каких-то занятиях, связанных с магией, и Кристиан мрачнел и уходил, и мои записки могли дожидаться его по три дня, накапливаясь в «Проблемах методологии».

Я старалась успеть всё. В конце концов, это ради нашего будущего!

— Мы откроем наш театр в Дамплоке? — спрашивала я. — Или в другом городе?

— Сперва доучимся, а после решим, — говорил Кристиан.

— Ты ещё не рисовал, каким он будет? Нарисуй! Я так хочу посмотреть…

— К чему? Успеется.

— О, Кристиан! — с упрёком говорила я. — Так легче идти к мечте. Я вот пишу заметки, чтобы всё-всё учесть.

Я читала ему заметки, и он, улыбаясь, слушал. В эти минуты я была так счастлива, что, казалось, сердце моё разорвётся. И, похоже, моё счастье радовало его.

Теперь я жалела, что решила пройти практику дома. Я узнала, что желающих распределяли также и в театры, и при небольшом везении мы с Кристианом могли бы попасть в один и тот же.

— Не огорчайся, — говорил он. — Всё равно распределяют по жребию, так что не факт, что мы оказались бы вместе.

Дни летели, и бал Первого Снега приближался.

Моё уродливое платье было доставлено и теперь висело в шкафу, в самом дальнем углу, навевая на меня уныние одним своим видом. Я слышала, что Дита собирается надеть старое платье, и это меня немного утешало — до тех пор, пока я не увидела её старое платье. Оно было великолепно! Вообще не то, что снисходительно называют «старым платьем» и что я ожидала увидеть.

Даже Хильди получила туфли своей мечты. Однажды, вернувшись с выходных, она сунула их нам под нос — расшитые бабочками, яркие, как ставни в гномьем квартале — и взахлёб принялась рассказывать, как её отец увидел рисунок, и как он втайне сделал заказ, и как она проснулась, а туфли стоят у кровати, и вся семья ждёт за дверью, затаив дыхание. И теперь таких две пары на свете — у неё и у какой-то актрисы, в прошлом знаменитой (а теперь Хильди даже не смогла припомнить её имени).

У нас был почти один размер, так что Хильди заставила нас тоже примерить туфли и пройтись по комнате, чтобы мы разделили с ней счастье. Наверное, нехорошо, но я была вообще не счастлива.