Сборник поэзии

Медведь раздобыл человечка,

В подарок своим медвежатам...
–

покладенному на музыку Клячкиным, поскольку и подсунуто было - мною. А вот образ "Кисть вытрет о штаны, что в краске красной" - отскочил, проскочил мимо.

И если бы не Лозинская...

Сексуальная подруга Слепаковой, соучастница многих и многих приключений - уже здесь она проела мне всю плешь ПОЭТОМ Слепаковой.

Нонна была пышной еврейкой, в драгоценностях, для хлеба и оных - писала всякую муть, для души же и друзей - зело отличное:

Ы-буква - слов не начинает,

"Ы!" - блядь кричит, когда кончает.

/совместно с Мишей Германом/

Вполне на уровне лучших строк "Кадетской азбуки". И даже - выше.

А:

Подарил мне милый платье

Цвета модного "бордо".

А я голая в кровати,

В ожидании Годо.

/от Киры Сапгир или Иры Нагишкиной,

тоже легендарные дамы!/

И она ли это писала, или - но уж она точно:

Однажды я, Нанока,

Венцом прикрыла грех,

Решив, что слишком много

Одной меня на всех.

И все тетради у меня исписаны Слепаковой, цитируемой мне по телефону Лозинской. Частушка:

Из-за леса, из-за гор -

Показал мужик топор.

Он не просто показал -

Он на палку привязал!

А песня, про Надежду Полякову и инженера-путейца:

... Он ей говорил до утра:

"Какие у Вас локоточки,

Какой у Вас пламенный стан!

С фуражки моей молоточки

За Ваш поцелуй я отдам!"

... Вчера Полякова Надежда

Прыгнула с Тучкова моста,

Ее голубая одежда -

Осталась на ветках моста.

Надо понимать, уже народная. Лозинская же сообщила, что автор текста "По аллеям центрального парка / С пионером гуляла вдова..." - СЕРЕЖА ВОЛЬФ. Ничего себе!

Но так обидно, что Нонну Слепакову я не знал. А она была и любовницей Охапкина...

Да, были лэди в наше время...

Утешения молодой Анне

Она пришла с мороза...

А. Блок

Ты с мороза пришла; ты плачешь, и плач твой кроток.

Бултыхнувшись в булочной, талая вся эпоха

Просочилась к тебе на полиамид колготок

Через кожзаменитель и замшечку "скородоха".

Ты звонить мне пыталась, но в каждой попутной будке

Не хватало не только дверных и настенных стекол,

Но удавкой висел там кольчатый шнур без трубки,

Вероятней всего, исправный, то есть под током.

Анна, в пыльной прихожей встав пред моей берлогой,

Не выжмуривай слёзками свет моей лампы тусклой

В ореол поэтической скорби — златой, убогой,

Рыбижирной той самой, воспетой и петербургской.

Оботри лицо, не рыдай мне, что всё обрыдло.

Призови красоту свою, молодость и удачу.

Анна, Анна, уймись, — потом тебе будет стыдно!

Анна, Анна, молчи, не плачь, или я заплачу!

А о чем бы мне плакать? О том, что мне плакать поздно,

Что не сняться с прикола, хоть больше и нет прикола,

Что не холодно-голодно было мне — зябко, постно,

Что не честно, не подло жила я, а как-то поло...

Что тебя утешаю — такие дела настали!

Что во младости гимн оглушил меня, примус выжег,

И что Маугли все ж уйдет к Человечьей Стае,

И ослепший учитель-медведь ему ноги лижет.

1989

Тридцатые годы

Где в майках багряных и синих

Над веслами гнутся тела,

Где остроугольных косынок

Стрижиные вьются крыла,

Среди пробужденной натуры,

Наряженной в гипс и кумач,

В серебряных парках культуры

Звучит мой ребяческий плач.

Как смела я хлюпать противно

В том парке тридцатых годов,

Где всё безупречно спортивно,

Где каждый предельно готов,

Где все, как гребцы на восьмерке, —

Единый разгиб и наклон!

Но в общем воскресном восторге

Я плачу — мне видится сон.

Мне слышится в парках умытых

Сквозь толщу непрожитых лет —

Вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох,

И вдоха уж более нет...

Мне видятся, люди с восьмерки,

Превратности вашей судьбы.

О майки! Потом — гимнастерки

Иль ватников черные створки...

О лодки! А после — гробы.

В расплату за ваше единство

Пустынею водной смурной

Далёко — до лунного диска —

Грести мне придется одной.

Не ждет меня радость причала

С теплынью досок на воде...

Гребу. Это только начало,

А вас уже нету нигде!

Какой непонятной уловкой

Ваш праздник запомнила я?

Всосала ли я с газировкой,

Считала ли я с букваря?

Есть оттиск в глазах человека,