Сборник поэзии

Эти всходы

Беззаконностью будут наглы родимой,

Утвержденной кротостью голубиной

Коммунальной нашей семьи единой!..

...Вдруг и этот мой крик — знак моей глубинной

Несвободы?..

1988

Провокатор

(начало XX века)

Подпольщик, тонкий конспиратор,

Чтобы вернее скрыть следы,

Заняться вынужден развратом —

Взять вин по карте и еды.

Здесь не маёвка и не явка,

Здесь ресторан, и здесь, визжа,

С ним кутит женщина-пиявка,

Конечно, огненно-рыжа.

Нет, не бесплотная курсистка,

Маньячка, дева-Робеспьер, —

Нет, эта женщина мясиста,

Вся из подвижных полусфер.

Он гложет косточку баранью,

Он пьет, и движется кадык,

И взор блуждает по собранью

Продажных прелестей младых.

Всем этим временно владея,

Он постепенно входит в роль.

Обалдевает в нем Идея,

Он шепчет "выпьем", как пароль.

Что там снаружи? Шпик, охранка,

Тюрьма, листовка, динамит...

Эх, шарабан мой, американка,

Не позабыться ни на миг!

Он дышит жирно, виноградно

На запотевшую судьбу,

Преображаясь безвозвратно

В того, с кем прежде вел борьбу.

Он думает: "Борьба и Дело

В известном смысле — только тлен.

А Душу отдавать за Тело

Есть не предательство, обмен!"

Сам над собою вельзевулясь,

Он, оголтело хохоча,

С тюремных и кабацких улиц

В геенну гонит лихача.

1972

Стихи о дурной погоде

Как любили непогоду

Стихотворцы старины!

В снег и в дождь, в большую воду

Были просто влюблены!

Вот несется Медный Всадник,

Весь как Божия гроза —

Аж оттаптывает задник

У бегущего шиза!

Дождь с упорством аккуратным

Монотонит неспеша,

Под подъездом под парадным

Мокнет ржавая душа...

А вьюга такая, Спасе,

Что воистину простор

То ли бесу, то ли массе,

То ли выстрелу в упор!

Ах, поэты! Как вы правы

В этой сумрачной любви!

В дождь ансамбли величавы,

Схожи граждане с людьми.

Дождь пройдет — и загуляет

Благодушный каннибал,

Что дышать мне позволяет,

Мне за тихость ставит балл...

На окно аппаратуру

Ставит добрый людоед.

Веселят его натуру

Водка, музыка и свет.

Солнцем сладко припеченный,

Он глядит из шалаша,

Визгом Аллы Пугачевой

Мысли смертников глуша.

1983

Вдвоем

Сядем тесно и сутуло,

Поглядим своим умом,

Как Россию затянуло

Телевизорным бельмом,

Как она не просит хлеба

И не тянется к огню,

Запеленутая слепо

В эту рябь и мельтешню,

Как вольготно ей, уютно —

Вон как нежится, смотри,

И пускает поминутно

Голубые пузыри.

От огромного младенца

Непостижно рождены,

Мы — два взрослых отщепенца,

Щепки мы! Лететь должны!

Потому что наше зренье

Прорывает пелену,

Вызывает подозренье

И вменяется в вину.

1975

После беседы 1960 г.

Памяти Кирилла Косцинского

Я, наконец покинув этот дом,

Бежала прочь пугливою пробежкой,

И мне казалось — было всё кругом

Забито отчуждением и слежкой.

Казалось, тот, кто говорил со мной,

С его румянцем на взопревшей коже,

Был рядом, впереди и за спиной —

Иль были все так на него похожи?

В рубашке белой (летняя пора)

С подмышечными темными кругами,

Он выходил из каждого двора

Широкими хозяйскими шагами.

Я узнавала лоск его манер,

Наполненных приветливой угрозой:

"Я вас не утомляю?" — например...

Всего его с его вальяжной позой.

Он, логике простой наперекор,

Был всюду, словно принял он решенье

Носить за мной в портфеле протокол

С моей подпиской о неразглашенье.

Он как бы продолжал еще меня

Гуманненько допрашивать о друге.

Ведь женская, — считал он, — болтовня

Несдержанна, готова на услуги.

И как бы вновь зачитывал он мне

Тот разговор, что в марте совершался

Меж мной и другом, и наедине.

Я ж не могла? Друг, значит, помешался!

И после мрачной этой чепухи <