Счастливчик

Вскоре князь почувствовал себя обновленным. Кровь быстрее побежала по жилам, кожа будто задышала всеми порами. Он резво соскочил с лежанки, жестом отпустил банщика и, не прикрываясь, вышел в центральный зал. Уселся на прогретый мрамор возвышения посередине.

Павел появился спустя несколько минут, медленно приблизился к Иммануилу. Второй помощник поклонился и покинул хамам. Бедра великого князя, словно у римского патриция, были обернуты белой тканью, которая ниспадала красивыми складками до пола. Сейчас, без уродующей военной формы, Павел не выглядел таким ужасающе худым, скорее – невероятно изящным, будто гепард. Его всегда светлая гладкая кожа оказалась удивительного кофейного оттенка. Иммануил не удержался, провел ладонями по груди, игнорируя жаркие взгляды.

– Откуда такой цвет? Умащал себя отваром из скорлупы грецких орехов?

– Персидские врачи заставляли лежать под солнцем каждый день по полчаса, - улыбнулся Павел. Его медово-карие глаза сверкали, как у хищника. – Говорили, что весенние лучи наполнят тело утраченной силой. Они немного по-другому лечат, эти арабы.

– Ты очень красивый, - признал Иммануил, прикрывая глаза ресницами и чуть прикусывая белыми зубами нижнюю губу.

Он знал, что выглядел бесконечно развратным, но желание становилось невыносимым. Тут же сильные руки подхватили его, прижали к себе, давая почувствовать возбуждение. Теплые губы прошлись по шее, слегка прихватывая нежную кожу, как он любил.

– Наверное, ты еще слаб и немощен… – промурлыкал Иммануил, хитро сощурил серые глаза, блестевшие в этот момент, как топазы.

Павел на это только тихо зарычал.

Они старались прижаться друг к другу всеми частями обнаженных тел. Вскоре оказались переплетенными руками и ногами и Иммануил, весело засмеявшись, оседлал Павла сверху, прикоснувшись напряженным органом к такому же сильному возбуждению. Великий князь смотрел шальными черными глазами, стискивал гладкие бедра друга, словно беззвучно умоляя. Иммануил приник к губам Павла, ладонью провел от груди до паха, умело прошелся пальцами по всей длине напряженного ствола, огладил головку, размазывая капли смазки, обхватил член у основания и направил между своих ягодиц, к еще сжатому, лишь слегка смазанному ароматным маслом входу. Павел осторожно развел руками белые половинки, помогая любовнику открыться.

Иммануил блаженно застонал от пронзившей его боли, выгнулся поясницей, плавно опустился на твердый, горячий источник невероятных ощущений. Кто сказал, что боль – это плохо? Если она такая - долгожданная, сладкая, возбуждающая, переплетенная с ритмом и жаром? Иммануил насаживался сам, преодолевая сопротивление упругих мышц. Радость билась в сердце от ощущения наполненности. Сейчас он принадлежал всецело – так, как мечтал уже много ночей. Иммануил привстал на коленях и откинулся назад, опираясь руками на ноги друга. Твердый орган Павла заскользил по выпуклому бугорку внутри, вперед-назад, и Иммануил несдержанно застонал, закусывая губы от невыносимого блаженства. Его член покачивался в ритм движениями, истекал прозрачным секретом. Постепенно Иммануила охватывала волшебная истома наслаждения, словно теплые соленые волны накатывали на жаждущий влаги песок. Он растворился в удовольствии, сил хватало только чтобы удерживать свое тело в нужном положении и чувствовать, чувствовать. Волны все выше и чаще, толчки – глубже. И, будто высокий вал об скалу, горячим гейзером внутри взорвался восторг Павла, наполняя глубины тела пряным семенем. Загорелые руки схватили, прижали к влажной, пахнущей медом и солнцем груди. Павел стонал, не таясь, впиваясь губами в беззащитно подставленную шею. Горячий член Иммануила выталкивал последние струйки белесой жидкости.

После хамама они обедали на небольшом балконе, на самом высоком этаже, откуда открывался дивный вид на море. Павел курил, Иммануил с удовольствием вдыхал горький ароматный дым. Постепенно разговор свернул к тревожным событиям в столице.

– Государя и государыню выслали из столицы в тобольскую губернию. Царевны и цесаревич, хоть и не осужденные, отправились с родителями. Кто-то из преданной прислуги, две фрейлины, доктор и учитель Иоанна пожелали сопровождать господ в неволе.

– Зачем в Сибирь-то? Символически повторить путь ссыльных? – искренне удивился Иммануил.

Павел недобро прищурился.

– Нет. Я думаю, чтобы озверевший совет матросов не принял решение о казни государя. Вот Нерецкий и постарался сплавить их подальше, с глаз долой.

– Но ведь их могут и в Сибири… - прошептал Иммануил.

– Ликвидировать, - докончил за друга Павел. – Вполне возможно, что на это и рассчитывает Совет пролетариев, потому и согласился так быстро. А может быть, уже и распоряжения готовы на местах.

– Отчего никто еще не решился на спасение государя? Понятно ведь, что вины его нет и ссылка –вынужденная мера!

– Ну как же, - Павел усмехнулся. – План побега как раз существовал. Та дура, Маруся Дубова, которую отпустили через несколько дней после заключения под стражу, организовала было фонд. Людей нашла каких-то, вроде как преданных престолу. Только по секрету сообщила об этом своей лучшей подруге и соратнице, та – своему другу, тоже надежному и верному товарищу. Сам понимаешь, заговор быстро перестал быть тайной. Теперь Маруся снова под арестом, а Временное правительство спешит отправить государя из столицы. И надзор за ним будет нешуточный.

– Вот бестолковая, - с досадой отозвался Иммануил о бывшей фрейлине государыни. – С детства ее не любил!

Ночью Павел проснулся от ощущения чьего-то присутствия. Раскрыл глаза, повернул голову. На фоне французских окон балкона отчетливо выделялся тонкий силуэт князя Бахетова.

Иммануил не обернулся на звук тихих шагов. Лишь привычно откинул голову, прислонясь к виску Павла. Он смотрел вдаль, в черноту, где море сливалось с небом. Безлунная ночь была тиха и спокойна.

– Тебе не приходило в голову, что это мы с тобой раскачали колесо истории, которое теперь мчится, сметая всех на своем пути?

Павел обнял друга за талию, прижал к себе:

– Мне как-то привиделся Заплатин, пока я метался в лихорадке в тегеранском госпитале. Сначала все мерещилась та ночь, подробно, снова и снова. А потом словно подошел он ко мне, прямо к кровати больничной - глаза светятся и сам улыбается. Сказал мне ласково: «Спасибо тебе, великий князь, от больших грехов ты меня избавил». Положил горячие ладони на грудь. И пропал. А я сразу на поправку пошел, даже ученые врачи персидские удивились.

Павел погладил дрожащего от услышанных слов Иммануила по теплому впалому животу.

– Мы не могли поступить иначе, - он прикоснулся губами к влажному виску. – Успокойся и не обвиняй себя. Пошли спать, родной.

– Смотри, что я в саду нашел! – услышал Иммануил радостный вопль Павла и поднял голову от письма Инны, доставленного утром из Ай-Тюдора.

Великий князь ворвался в комнату, с воодушевлением таща за собой тоненькую девушку, одетую служанкой, загорелую и слегка чумазую, с повязанной белым платком головой. Девушка молчала, смотря широко раскрытыми испуганными глазами на Павла.

– Отпусти ее сейчас же, до обморока ведь напугал! – прошипел Иммануил, встал с кушетки, вырвал из загорелой лапы маленькую ладошку, успокаивающе погладил девицу по голове, сказал по-русски.

– Не бойся, милая, тебя не обидят.

– Кто она такая? – все так же возбужденно поинтересовался Павел, пристально разглядывая «находку».

– Это садовница наша, Варенька, - начиная сердиться, отозвался Иммануил. – Сирота. Матушка у ограды нашла, под кустом роз, восемнадцать лет назад. Так здесь и прижилась.