Считай звёзды

— В таком случае, слушай, — сжимаюсь, тут же ощутив покалывание в шее и груди, но не отступаю, заставив себя смотреть в упор на Лиллиан, которая без уважение ко мне выплевывает информацию:

— Твое заболевание передалось тебе от матери, и да, это настоящая психическая болячка, — стучит с издевкой по своей голове. — А не безобидный переходный возраст. Знаешь, чем психология отличается от психиатрии? В психических болезнях задействована не только психика. Любое отклонение имеет ряд физиологических симптомов. В твоем случае, у тебя проблемы с клетками мозга, которые отвечают за эмоциональную стабильность или эмоциональное проявление. Клетки отмирают или разрушаются, этого точно сказать не могу, твоя болячка совершенно не изучена. Поздравляю, — улыбается. — Ты особенная, как и твоя мать.

Глотаю воду во рту. Комок остается на месте, вызывая тошноту, но молчу. Молчу, сдерживая ответные слова. Не отвожу взгляд. Лиллиан хватает со стола с красками бутылку, наполняя рот вином, и ладонью вытирает губы, вновь обратив на меня свой равнодушный взгляд:

— Проблема в головном мозге — не единственная. Симптомы и последствия разнообразны. Мне, как психологу, было интересно анализировать тебя. Твоя мать умерла в период третей стадии, но не болезнь убила её, а она сама, по своей глупости. Перебрала. С дозировкой не шутят, — пинает ногой пустую бутылку в ногах, из-за чего она привлекает мое внимание, но сохраняю взгляд опущенным не долго.

— Не знаю, что могу тебе ещё сказать, — женщина громко ставит бутылку с вином обратно на стол, принявшись собирать тюбики с краской. — Если честно, ты разочаровала меня, — искоса смотрит на меня, и я поднимаю на неё взгляд, сильнее хмуря брови.

— Я поражена, что ты так спокойна, — Лиллиан складывает тюбики в упаковку, гордо расправляя плечи. — Стабильно принимаешь таблетки?

Моргаю, медленно ускользая взглядом в сторону, и ощущаю неприятную скованность, когда вдруг понимаю, что… не имею понятия.

— Нет, — отвечаю с сомнением. — Не уверена, — по крайне мере, сама я точно не принимала их. Теперь уже ни в чем не уверена.

Сжимаю себя руками. Меня трясет, но, опять-таки, дело не в том, о чем мне сообщают. Именно этого я и не понимаю, поэтому набираюсь смелости заговорить с неприятным для меня человеком:

— Я просто… Я не могу разобраться, — поразительно, но Лиллиан отвлекается от своего дела, встав лицом ко мне, и складывает руки на груди, уставившись на меня с надменным видом.

— У меня такое ощущение, — не знаю, как выразить то, что гложет меня. — Я подозреваю, что…

— Из-за отсутствия твоей связи с матерью ты лишена ответных эмоций на полученную информацию, — она уверенно тараторит, вновь вернувшись к тюбикам. — Всё просто. Ты абсолютно ничего не чувствуешь?

Переминаюсь с ноги на ногу, с сомнением отвечая:

— Думаю, меня поражает сам факт. Я чувствую что-то иное.

— Тогда, что именно вызывает у тебя такие негативные эмоции? — женщина медленнее перекладывает вещи, задумчиво мыча под нос. — Ложь? Ты в чем-то разочарована? — стреляет на меня своим колким анализирующим взглядом. — Или в ком-то?

— Не начинайте рыться в моей голове, — мне этого не нужно. Я хотела лишь получить ответ на свой вопрос, и, думаю, я его получила. Всё просто. Я ничего не чувствую к матери, потому что я уже не помню своих чувств к ней. Собираюсь развернуться и вернуться в свою комнату, но Лиллиан внезапно заговаривает уже с меньшим давлением в голосе. Только отсутствие привычной мне злости в тоне заставляет меня остановиться и обернуться.

— Я просто хочу сказать, — она наклоняется, подняв с пола свою вязанную кофту, которую начинает отряхивать от пыли. — Повториться. Твое заболевание — сложное. В последние годы, по словам Митчелла, у твоей матери возникли серьезные проблемы с рассудком. Она начинала забывать тех, с кем давно не имела возможности общаться. Даже самых близких. Свою мать она забыла в первую очередь.

— К чему вы? — мне правда интересно? Речь идет о моей матери, поэтому я вынужденно остаюсь неподвижной, заставляя себя внимать каждому слову Лиллиан, которая не бросает на меня взгляд, интересуясь:

— Ты помнишь, как выглядит твоя мать?

Острота тут же пропадает из моего взгляда. Я моргаю, медленно опуская глаза, и чувствую, что моя голова готова взорваться прямо сейчас, пока проявляю тщетные попытки вытянуть из сознания образ матери. Я помню только цвет её волос, а всё остальное… Лицо так расплывчато, его нет. А цвет глаз? Очевидно, карие, но это не помогает мне. Прикрываю веки, невольно. Окунаюсь в воспоминания, связанные с матерью, но… Открываю, нахмурившись. Я… Черт, я практически ничего не помню. Ведь это совсем недавно было в моей голове, я часто думала об этом, и… Может, именно по той причине, что я раньше больше была отдана мыслям о матери, поэтому так ярко всё помнила, а теперь…

— Вот, к чему я, — Лиллиан берет тряпку, вытирая испачканные руки от краски. — Возможно, одна из причин твоей равнодушной реакции заключена в том, что ты её толком не помнишь. По какой-то причине твоя болезнь развивается быстрее. Я говорила об этом Митчеллу. Тебе нужна профессиональная помощь. И… — внезапно женщина усмехается, выдав гениальное. — Я знаю, мать из меня…

— Дерьмо полное, — перебиваю, процедив.

— Именно, — она не спорит, принимая этот факт. — Но я искренне хотела и собиралась забрать Дилана, — я встречаюсь с ней взглядом, и не могу гарантировать её честность, но выглядит Лиллиан серьезной. Она с неприязнью относится ко мне по той причине, что её сын предпочел меня ей. — От Роберта. Но он никуда не поедет со мной, — принимает это, бросив тряпку на стол, взяв упаковку красок. — Ему нельзя оставаться здесь, — бросает её в пакет с другими принадлежностями для рисования. — Ему не стоит… — замолкает, наверное, раздумывая над тем, как правильно преподнести свои мысли и убеждения, но я помогаю ей, заканчивая мысль:

— Быть со мной? — не шепчу, но голос мой звучит тихо, а сама я ощущаю боль в горле, поэтому начинаю потирать ладонью шею. Что-то внутри режет стенки глотки. Быть может, это мои же слова так сильно царапнули внутреннюю поверхность.

— Пойми, может, ты и хороший человек, но болезнь свалит тебя, — вот она — та самая правда, которую я хотела услышать. — И его, — Дилана? — Посмотри на своего отца, — Лиллиан стоит лицом ко мне, говорит серьезно, без усмешки и прочего проявления издевки. — Как он мучился. Возможно, ты не видела того, что видела я. Он мучается до сих пор, — женщина делает короткий шаг в мою сторону, заставив меня сильнее сжать себя руками, — Неужели ты правда хочешь обречь кого-то на такую участь? Это тяжело, да, я понимаю, но… — Лиллиан нервно хрустит пальцами рук, подносит ладони к груди, довольно настойчиво попросив. — Отбрось сейчас свои чувства и подумай, — смотрит на меня, а я давно опускаю взгляд. — Нет твоей вины в том, что ты — такая, но… Не отягощай жизнь других собой.

Моргаю, ощущая, как глаза, которые и без того больны, вновь оказываются под натиском эмоций. Поднимаю взгляд на Лиллиан, оставив её без ответа.

Я получила от неё всё, что хотела. Дольше задерживаться здесь не намереваюсь.

widles — bare

Бесцельно шаркаю ногами по паркету, оказываясь в гостиной. Сложенные на груди руки не спасают от холода. Взгляд опущен. Медленно, кутаясь в мыслях, старательно анализируя полученную информацию, бреду к порогу, тут же хватаясь вниманием за мужчину, который неуверенно заглядывает на кухню, получая скованное предложение Агнесс выпить чай. Отец долго мнется, но кивает, переступая порог, и, кажется, его пробирает дрожь, когда я касаюсь дверной ручки, которую он собирается сжать сам, дабы открыть шире. Оборачивается, отпрянув от порога к холодильнику — и мое присутствие открывается всем, кто находится в помещении. Агнесс стоит с чайником в руках. Нейтан курит у открытой форточки. Дилан сидит за столом, замерев в момент, когда намеревается открыть упаковку с таблетками для сердца. Смотрят на меня, а я морщусь, подняв глаза на ярко светящуюся лампу:

— Почему вы ещё здесь? — хрипло шепчу, возвращая голову в нормальное положение, и обращаю суровый, холодный взгляд на подругу. — Уже поздно.

Розалин растерянно моргает, начав скакать вниманием по полу, рассчитывая найти в своей голове достойный ответ, но мой отец рушит мою попытку выпроводить всех из дома.

— Райли, садись, — он очень скован. Подходит к столу, касаясь ладонью спинки стула, с обречением в тоне принимая свою чертову участь. — Мы должны поговорить, — будто ему так тяжело начинать. Это и злит. Он вынуждает себя.