Считай звёзды

— Мне не о чем с вами говорить, — стараюсь проявлять как можно меньше эмоций, чтобы никто из присутствующих не смог «прочесть» меня. — Я уже всё узнала, — сую ладони в карманы кофты. — И… — вздыхаю, сжав губы, пока усталым взглядом изучаю паркет.

— Мерзко то, что правду я узнаю от человека, отвращение к которому вызывает у меня приступ тошноты, — краем глаз замечаю, как отец намеревается что-то сказать, поэтому повышаю тон. — Почему ты не сказал? — смотрю на него сердито. — Почему не попытался переубедить меня в том, что маме на меня всё равно? Ты только и делал, что подтверждал мои догадки о ненужности, — дергаю нижнюю губу зубами, с тяжестью в глазах переводя внимание на Дилана, на которого мне смотреть невыносимее всего. И вовсе не потому, что я обижена или… Или что я там ощущаю в данный момент, я не могу прочесть собственных эмоций. Мне трудно видеть его таким. Парень, видно, с такой же тяжестью в глазах смотрит на меня, но его взгляд постоянно ускользает в сторону. Он не может устанавливать со мной долгий зрительный контакт. Виновато и разбито. Глаза от усталости красные, темные круги под ними такие четкие, что я без труда догадываюсь, как сильно болит его сердце сейчас. Но эти факторы не останавливают меня.

— Почему ты не сказал? — Дилан мнется, начав стучать пальцами по столу, постоянно отворачивая голову. — Почему не стал опровергать мою ненависть к ней? — пытаюсь донести до него то, что меня настолько злит. — Я сказала, что ненавижу её. Я порвала её фотографии, я поломала её вещи, — на мгновение в моем голосе меняется тональность. Ровность ломается под давлением эмоций, и мой голос скачет, из-за чего Дилан резко поворачивает голову, с ещё большим беспокойством изучая мое лицо, будто боясь, что я могу разрыдаться, но мне уже выпал шанс. Несколько часов роняла слезы. Теперь же остается только чертов ком в глотке и ужасный жар. И эмоциональная опустошенность, которая помогает мне оставаться неизменной внешне:

— Если бы кто-то из вас сказал, я бы приняла это, — признаюсь. — Потому что это вы, — совершенно не способна сейчас выражать свои мысли, но суть остается ясной. — Мы ведь… Мы близкие, — смотрю на отца, тут же отрицательно качнув головой. Лба касаюсь пальцами, набрав воздуха в легкие. Больше.

— Но это сказала Лиллиан, — опускаю ладонь, с огорчением проронив. — Человек, который мне так мерзок, оказался самым честным со мной.

Я так устала, что не могу смотреть на каждого присутствующего здесь. Устала до такой степени, что не могу оставаться под давлением их взглядов, поэтому решаю коротко выдавить из себя завершающие мысли:

— Мы не продаем дом, — шепчу, продолжая пялиться в поверхность стола. Отец тут же активируется, начав тараторить:

— Да, — без спора соглашается. — Да, — продолжает повторять. — Конечно, не продаем, я…

Сжимаю веки, морщась, и накрываю ладонями лицо:

— Не хочу слышать твой голос, — с паникой глотаю кислород, слыша скрип ножек стула об паркет, поэтому опускаю руки от лица, искоса взглянув на Дилана, который застывает на месте, явно желая до этого подойти ко мне. Буквально без слов принуждаю его не шевелиться, и вновь обращаюсь к отцу:

— Если тебе интересно, я не столь шокирована смертью матери. Путем вашего воздействия, — указываю ладонью на присутствующих, подразумевая Дилана и отца, но в большей мере именно мужчину. — Я сама убила её в своей голове, поэтому ничего не чувствую, кроме разочарования и обиды, — обращаю внимание на парня, который сжимает упаковку таблеток, сохранив взгляд опущенным.

Отец хочет что-то сказать, но сбиваю его настрой, умоляя:

— Прошу. Молчи, — я так не хочу слышать его. Никого из них. Мне нужно… Мне нужно побыть одной.

— Это уже… — тяжелый вздох слетает с моих искусанных губ, когда касаюсь горячего лба ладонью. — Не имеет значения, — поднимаю взгляд на настенные часы, возвращаясь к изначальной мысли, с которой пришла сюда. — Уже очень поздно, — делаю шаг назад. — Вам надо домой. Всем, — бросаю короткий взгляд на Дилана, который ловит его, отворачивая голову, и сжимает челюсть. Агнесс переглядывается с Нейтаном, и я не обращаюсь лично к ним, когда отступаю назад:

— Я хочу, чтобы вы ушли, — складываю руки на груди, разворачиваясь. Тишина остается главенствовать за моей спиной. Уже ускоренным шагом направляюсь к лестнице, быстро оказываясь на втором этаже, и уже совершенно не оцениваю окружение, не разбираясь в темноте, поэтому спотыкаюсь о порог комнаты, закрывая за собой дверь. Тишина. Никаких взглядов. Никого вокруг. Я одна. Наверное, это именно то, что мне нужно сейчас. Остаться наедине с собой. Проанализировать свои мысли, разобрать их. И найти решение. В данный момент я слишком отдана эмоциям, поэтому не могу принять здравое, взвешенное решение, так что верно — все должны уйти.

Подхожу к кровати, выдвинув верхний ящик тумбы, и бесчувственно рассматриваю мягкого кролика, после взяв его одной рукой, сев на кровать. Сутулюсь. Верчу в руках игрушку, и… Ничего не ощущаю. Это ранит.

Сжимаю губы, заморгав, ведь глаза от давления ноют, а слезами всё равно покрываются, но плакать мне вовсе не хочется.

Прости меня, мам. За мою ненависть.

***

Есть ли смысл ходить по углам и прислушиваться к тому, о чем говорят в этом огромном доме? Обычно парень старательно хватается за каждый слух или простой разговор подчиненных Роберта, но теперь его вряд ли будет что-либо касаться. И не потому, что никому нет дела до парня. Причина столь халатного отношения — осознание, что уже нет определенного смысла подслушивать. Ранее он вынуждал себя заниматься этим, чтобы собрать достаточно информации. Для чего это ему? А есть ли смысл перемалывать косточки прошлого? Остин не ответит точно, но тогда почему сейчас он сидит на краю кровати, лицом к открытому балкону, что вгоняет холодный ночной воздух внутрь? Почему не включает свет, оставаясь под давлением темноты? А правда ли она так негативно на него влияет? Быть может, ему куда приятнее оказаться в омраченной атмосфере, ведь она в какой-то мере скрывает его, пока он совершает ошибку.

Сидит, согнувшись, а в ладонях держит сложенную по краям фотографию, которая была сделана в конце того учебного года. Глаза привыкают к темноте, поэтому парень может спокойно изучать тех, улыбки кого запечатлены на снимке. Робб и сам Остин. Блондин проводит большим пальцем по мятой поверхности, и испытывает необычное жжение в глотке, когда понимает, что уголки его напряженных губ дергаются в скованной улыбке. Откуда рождается такое тепло в груди? Странно то, что оно вызывает именно больной отклик, но Остин всё равно улыбается или усмехается, главное — его лицо впервые за столько времени преображается, проявляя что-то положительное.

Облизывает губы, с прежней сдержанной улыбкой разворачивает края фотографии, открывая больше для зрительного восприятия.

Остин и Робб стоят рядом, но за плечи обнимают девушек. Блондин руку запрокидывает на плечо Райли, а кудрявый — на Агнесс. Все улыбаются, смотрят в объектив камеры, которую на вытянутой руке держит Розалин, щурясь от яркого солнца, слепящего в глаза, и показывает язык.

Теперь улыбка Остина кажется больше нервной. Он сглатывает, хмыкнув под нос, и с внезапно охватившей судорогой глотает воздух, чувствуя, как тот встревает в горле.

Потому что он слышит тяжелые шаги за дверью.

Моргает. Не дает себе окончательно поддаться эмоциям, но его лицо морщится, а с губ слетает тихое мычание. Прижимает к ним сжатый кулак. Дверь за спиной скрипит. Свет со стороны коридора падает на спину Остина, который задерживает дыхание, чтобы не проявлять ничего, совершенно, но его плечи трясутся, когда шарканье ног становится громче.

Глаза слезятся, но он правда не боится. Ему не страшна смерть, только вот… Смотрит на Робба, внезапно поняв, что не может принять этот факт — факт того, что вот так всё и закончится. Знаете ведь… Он ещё молод. Нет, они оба были ещё молоды, и обычно подобные им строят масштабные планы на будущее, готовят себя к покорению мира, как бы глупо и наивно это не звучало, и Остина ужасает мысль о том, что этого не будет. Что его жизнь обрывается в тот момент, когда он обретает нечто для себя, когда буквально находит то, что могло бы стать его чертовым смыслом, помогающим ему двигаться дальше.

Он бы этого не признал, но хранил бы где-то в глубинах своего сознания.

Но теперь уже нет смысла.

Стискивает в ладони фотографию, сжав мокрые веки, а на коже лица выступает холодный пот, когда за спиной раздается звук затвора.

Они бы узнали. Рано или поздно. Ведь Остин не пытался скрыть этого. Он не стремится спасти свою шкуру. Именно он выкрал важные документы, передав их в отдел. Тот, что ведет расследование.

Нет. Он ни о чем не жалеет. Нет…

Выстрел.

========== Глава 61 ==========