Считай звёзды

Не собираюсь разбираться, откуда исходит музыка. Скорее всего, Митчелл до сих пор выпивает. Плохо дело. Этому мужику опасно играться с алкоголем. Натворит лишнего. Меня не совсем устраивает то, что Райли приходится оставаться дома, наедине с этими пьющими упырями, вдруг Митчеллу башню снесет? Он может быть особо буйным в нетрезвости.

Придется обсудить с Янг. Пускай она поживет у Коннора, а я — здесь. Если ей так не охота видеть меня.

Не даю себе возможности осознать, куда и зачем направляюсь. Иначе точно проторчу в гостиной больше часа, принимая и собираясь с мыслями. Каким-то образом требуется засунуть свои эмоции в задницу, иначе они могут серьезно подпортить обстоятельства.

Миную гостиную, хмурым взглядом изучая осколки на полу. Никто не убирался. Конечно, кому это надо, тем более сейчас. Как только оказываюсь в узком коридоре, сразу же ощущаю, как сдавливаются легкие, но дышу глубже, не позволяя себе проявить дискомфорт на лице. Плевать. Сжимаю в кармане упаковку таблеток от боли в сердце. Хреново дело — оно ноет. Причем, сильно. Удивительно, как меня ещё к земле не присобачило после вчерашнего. Видимо, мой организм приспосабливается, а нервная система становится намного устойчивей.

Но ладони всё равно потеют. Во рту сохнет. Головная боль давит изнутри на глазные яблоки. Состояние невыносимое. Глубокий вдох. Переступаю порог кладовой, находя взглядом женщину у стола. Долгий и тихий выдох через нос.

Сердце ускоряет удары.

— Мам, — обращаюсь к ней. Мерзко слетает с языка, но тон спокойный. Мне неприятно произносить подобное, но… В данной ситуации придется отодвинуть свою гордость, чтобы попытаться получить желаемое. Женщина пакует вещи в чемодан. Её руки замедляют свои действия, а голова еле поворачивается, чтобы женщина могла видеть меня краем глаза. Молчит. Я вновь набираю в легкие воздуха, сунув влажные ладони в карманы кофты:

— Теперь ты довольна? — прижимаюсь плечом к дверному косяку, устало щурясь, чтобы справиться с давящим тусклым светом лампы. — Всё, что хотела сказать, сказала?

— Дилан… — она роняет на выдохе, прикрыв опухшие после выпитого алкоголя веки. Уверен, её голова раскалывается, но я не стану понижать тон голоса:

— Ты — херова заноза, — не могу объяснить, какие эмоции переполняют меня в данный момент, но именно они контролируют то выражение лица, с которым я смотрю на мать, слишком часто сглатывая. — Я так устал от тебя, что нет сил выяснять отношения, так что… — потираю ладонью затекшею шею. — Просто скажи. Ты отдашь мне деньги?

Женщина вдруг оставляет чемодан, развернувшись ко мне, и с выражением настоящей обреченности делает шаг:

— Мы должны уехать, Дилан, — голос тихий, хриплый после вчерашнего крика. Она нервно потирает бледные ладони, смотрит на меня съедающими любую внутреннюю оборону глазами. И пару лет назад это бы точно сработало. Но сейчас совсем не актуально.

Прикрываю веки. Выдох.

— Не отдашь? — игнорирую её слова, демонстрируя свое наплевательское отношение к её попыткам уговорить меня. — Мам, — открываю, не получая ответа. Женщина стоит на месте, опустив глаза. Её губы приоткрыты, а ладони продолжают мять друг друга. Прикусываю больную нижнюю губу, повторив с давлением:

— Мама, — знаю, как на неё это действует. Обращение. Оно не часто звучит с моей стороны. Женщина продолжает молчать. Продолжает смотреть в сторону. И тишина затягивается, отчего оставаться здесь всё отвратительнее.

— Ясно, — процеживаю, переступив с ноги на ногу.

— Дилан, послушай, — она касается пальцами мешков под глазами. — У меня нет денег и… — ложь. Она лжет, и она понимает, что я знаю это, но всё равно, черт возьми, продолжает нести эту чушь. Женщина проглатывает желание продолжить говорить, ведь пересекается со мной взглядом, прочувствовав всю злость, смешанную с обидой, что направляю на неё. Весь тот негатив, что собирался во мне на протяжении стольких лет. Сейчас я выношу на неё, тупо уставившись. В упор.

— Я лучше сдохну здесь, чем уеду с тобой, — киваю, словно подтверждаю свои же слова. — Просто, свали уже, — голос дрожит, а пальцы сжимают ткань края кофты. — И если когда-нибудь твоё материнское начало толкнет тебя к поиску меня, — щурюсь с неприязнью, — не надо, — кусаю губу, притоптывая ногой. — Обереги меня от отвращения, что я испытываю, когда ты рядом, — начинаю отступать назад. — Нет денег? — задаю вопрос в лоб, прострелив ей его к черту, и морально она ощущает этот удар, поэтому сильнее отводит глаза. — Ясно, — повторяю. Этот человек ни черта для меня не сделает. А сейчас ей даже не требуется никаких особых телодвижений. Просто отдать деньги. Просто позаботиться о нашем с ней будущем, ведь это и её касается. Нет. Она гордая стерва. Но ужасает тот факт, что меня посетит чувство успокоения в случае, если она уедет отсюда. Это мерзко и неправильно, я знаю, но… Как ни крути, она — моя мать. И я пытался заботиться о ней на протяжении стольких лет, так что нет ничего необычного в том, что внутри меня остаются эти омерзительные и нелогичные чувства к ней, как ребенка.

Проглатываю отвращение, выдавив с хрипом:

— Прощай, твою мать, — отворачиваюсь, без малейшего сожаления и без какого-то намека на наличия светлых чувств шагаю по коридору, за спиной не улавливая ни единого звука. Она даже не попытается извиниться или исправиться. Каждый сам по себе, причем, уже давно. Я и без неё решу проблему с Робертом.

Пошла ты, мама.

Возвращаюсь в коридор прихожей, пересекаясь с другим человеком, которого не хочу видеть. Митчелл. Мужчину еле держат ноги, лицо алого оттенка, как и белки глаз, кожа становится больно рыхлой, может, аллергическая реакция на спиртное? Он выходит с кухни, держа в руке бутылку виски, и я нехотя торможу, сунув ладони в карманы кофты. Искоса наблюдаю за тем, как мужчина, без единого здравия в глазах, пытается открыть бутылку, при этом шаркает по паркету к лестнице.

— Прекрати пить, — строго приказываю. Знаете, как выглядят совершенно потерянные люди? Так вот Митчелл их яркий представитель. Его моральная деградация в самом расцвете.

— Где Райли? — делаю вид, что не знаю, чтобы получить больше информации от мужчины, но сомневаюсь, что он вообще следит за дочерью, что не помешало бы. Вот. Опять. Райли столько лет потратила на заботу о нем, а он не может прекратить жалеть себя, чтобы немного последить за дочерью.

— Вышла, — удивительно. Он еле связывает буквы в слова, кое-как выдавливая из себя, но всё-таки справляется. — Сказала, ей нужно подышать, — мне противно слышать его голос. — Она… — разворачивается ко мне лицом, долго соображая, что хочет сказать. — Спокойна, понимаешь? — покачивается на ногах, неизвестно, каким образом ещё сохраняет равновесие.

— Хочешь, чтобы она крушила всё вокруг себя? — не могу унять злость в голосе. — Жаль, что твоя дочь тебя разочаровывает.

— Дилан, — Митчелл делает неправильное ударение, произнося мое имя. Он прикрывает веки, кулаком надавив на губы, чтобы не рыгнуть. — Я понимаю, что ты чувствуешь, но лично я приму всё, что она скажет, поскольку…

— Поскольку она в любом случае останется с тобой, — перебиваю, выдавая ту мысль, что не оставляет меня в покое. — Здесь, — щурюсь, с ядом прорычав. — Я рад за тебя.

— Ты ещё сам не понимаешь, — он указывает на меня бутылкой, второй рукой удерживаясь за перила. — Тебе везет. У тебя есть выбор. У меня его не было. И не будет.

Моргаю, открывая рот. От такого количества невозможного дерьма, что я слышу уже второй день подряд, меня воротит к чертовой матери.

— Ты… Ты вообще, что несешь? — сглатываю, набрав воздуха в легкие. — Бедный, — щурюсь, понимая, что не могу остановить руку — пальцами бью себя по бедру.

— Как тебе, блять, не повезло с Эллис, — стучу зубами. — Вот… Пиздец, Митчелл. Ты — тот, кого надо жалеть, — сарказмом пропитан мой голос, но мужчина вряд ли что-либо распознает сейчас. Он слишком пьян. Уверен, он не запомнит наш разговор, поэтому срываюсь, тратя остаток физически и эмоциональных сил на этого ублюдка.