Семейные обязательства

"Прилепится к жене своей, и будут два одною плотью", - вспомнила она Евангелие. С плотью все получилось неплохо, а вот с разумом... Сложно воспринимать всерьез скучающую дамочку с букетами.

Фон Раух смотрел в окно - видимо, не хотел ее смущать. Элиза вытерла слезы и тоже повернулась к залитому дождем стеклу, за которым мелькали поля и перелески.

Она откинулась на спинку дивана и стала проваливаться в дрему. Никакая тьма из кошмаров ее больше не беспокоила. Это было настолько приятно, что Элиза улыбнулась, несмотря на жгущую обиду на мужа.

Особенно больно было от того, что с этой обидой придется справляться самой. Не на кого накричать, никто не придет с извинениями, и самой ей не перед кем извиняться.

Не надо. Не думай об этом. Просто попробуй заснуть.

Элиза приоткрыла глаза, устраиваясь поудобнее, и увидела, как фон Раух долил себе рома и достал книгу - "Похождения бравого пивовара Гюнтера Штольца в Заозерье".

***

Крайвиц был одним из самых старых замков в Империи. Небольшой, но когда-то очень мощный оплот рыцарства. Октябрьский ветер завывал в узком колодце высоких стен. Сквозь древнюю брусчатку двора пробивались редкие пожухлые травинки. Из-за стены принесло несколько ярких кленовых листьев - в сгущающихся сумерках они показались Элизе темными брызгами крови на камнях.

Они вошли в неприметную дверь одной из башен и оказались в темной галерее. По стенам на кованых штырях с кольцами были закреплены факела. Шаги звучали гулко, эхом разносились под древними сводами замка.

Шорох юбок Элизы казался неуместным, чужим, как будто она тайком пробралась в чей-то дом. Здесь должна раздаваться тяжелая поступь латников, звенеть шпоры и мечи, грохотать пушки из бойниц...

– Сюда, сударыня, - указал рукой фон Раух на узкую винтовую лестницу, ведущую в башню.

Элизе приходилось одновременно держаться рукой за стену и подбирать подол, чтобы не споткнуться на крутых ступенях. Будь на ней кринолин - она бы просто не смогла подняться. Не поместились бы широкие юбки в тесный проход.

Они шагали долго, на самый верх башни. Прошли мимо нескольких узких коридоров, опоясывающих замок. В них стояла охрана.

Элиза очень устала от бесконечного подъема. Хотелось спросить - как сюда забирались рыцари в тяжелых доспехах? Не спросила. Надо им было - значит, забирались. Бегом взбегали.

Вот и последняя дверь.

Отец ждал ее в круглом помещении под балками остроконечной крыши башни. В стенах были прорезаны узкие бойницы, перед ними стояли подставки для пушек небольшого калибра. Кажется, эта деревянная штука называется "лафет". Или как-то иначе? Элиза не слишком хорошо разбиралась в артиллерии.

Его содержали явно в другом месте, здесь был только стол и несколько табуреток - видимо, местная "комната для свиданий".

Элиза сделала пару шагов и остановилась. Горло перехватило, не было сил шевельнуться. Она так много мечтала о том, чтобы это оказалось правдой!

Он жив. На самом деле. Господь услышал ее отчаянные молитвы.

Павел Лунин стоял перед дочерью. Живой, чуть осунувшийся, в простой холщовой одежде, с давно не стриженой бородой, растерявший весь придворный лоск, неловко пытаясь спрятать под теплой кофтой обрубок правой руки.

В памяти Элизы всплыла картина в багровых тонах - камин, кровь хлещет веером, она рвется помочь отцу и кричит что-то...

Видение схлынуло. Теперь она смотрела в лицо отца, пытаясь встретиться взглядом с его глазами, впавшими, как от долгого поста... или слез? Господи, какая разница? Главное, что он жив, остальное неважно. После разберемся.

Вот только смотрел Павел Лунин не на дочь, а за ее плечо. Смотрел с холодной, страшной ненавистью.

– Я подожду снаружи, - негромко сказал фон Раух, вошедший за Элизой.
– Когда захотите уйти, Елизавета Павловна, постучите.

– Спасибо, - кивнула она.

Только когда за кавалергардом закрылась дверь, Павел Лунин наконец-то перевел глаза на нее. Смерил глазами траурное платье и вдовий убор. Грустно усмехнулся:

– Ну, здравствуй, Лизавета. Долго же ты сюда шла.

– Батюшка!
– она рванулась к отцу и крепко обняла его, - я ведь только вчера точно узнала, что вы живы! Думала, казнили вас!

– Не казнили, - как гвоздь вбил, сказал старший Лунин, неловко обнимая ее в ответ одной рукой.
– Так и я, как видишь, не сумел. Кто ж знал, что холеный хлыщ Раух там окажется! Этот, провожатый твой, - он с досады дернул обрубком руки.
– Вот кого резать надо, как бешеного пса!

Элиза уткнулась лицом в отцовское плечо и разрыдалась. Даже здесь, даже в арестантской одежде, он пах домом, спокойствием, надежностью... С раннего детства, когда отец брал ее на руки, Элиза чувствовала себя в полной безопасности. Сейчас то детское чувство вернулось - невозможное, немыслимое! Как арестант может защитить дочку?

Надеждой, - пришел в ее голову ответ, показавшийся единственно верным.
– Надеждой...

– Почему ты в трауре, Элиза? Снова бунтуешь против этикета? Куда муж смотрит?

– Муж не смотрит, - ответила она подчеркнуто-ровным голосом.
– Его позавчера похоронили.

Она рассказала о дуэли Пьера. Как можно короче. Ни словом не упомянув ее причины.

– Жаль мальчишку, - кивнул отец.
– Но ты теперь, если не будешь глазками хлопать - богатая вдова. Завещание-то огласили уже? А то смотри, дядька его - тот еще жук, постарается, чтобы все в семье осталось. Ты уж не упусти своего, а то кто ж тебя без приданого-то замуж возьмет?

– Пьер бы взял, - мрачно сказала Элиза.
– Без приданого, хромую, косую... Что угодно, лишь бы сдержать слово.

– Как иначе-то?
– пожал плечами Павел Лунин.
– Мальчишка хоть и крючкотвор, а все ж таки Румянцев, не осрамил фамилию. Эх, не думал я, что из него вырастет такой хлюпик. Следующего мужа тебе нужно найти пообстоятельней, из военных, чтобы не закололи на первой же дуэли.

Элиза отшатнулась. Медленно прошла по поскрипывающим доскам пола, посмотрела в бойницу на дальний лес (на ближних подступах к замку все деревья были вырублены, чтобы никто не мог скрытно подобраться к древней твердыне). Мельком удивилась, почему в башне нет пушек. На ремонт забрали?

– Вы не знаете, батюшка, как он за вас хлопотал?
– спросила она, глядя в стену. Повернулась и воскликнула: - Вы живы только потому, что Пьер дошел до канцлера Воронцова! Он вам жизнь спас! А вы...

– А я, выходит, не оценил благодеяния?
– с издевательскими нотками хмыкнул Павел Лунин.
– Так ведь никто мальчишку об этом не просил, он сам решил моей судьбой распорядиться. Я был готов к смерти, а теперь... сижу тут, как зверь в клетке. Лучше б казнили.

Элиза задохнулась. Задержала дыхание, чтобы не закричать. Почувствовала, что сейчас не выдержит, прижала платок к губам и зажмурилась.