Семейные обязательства

– Так ведь и я не просила сохранять мое приданое, - услышала она собственный голос, непривычно низкий, почти переходящий в рык. Так кошка Герда рычала, схватив кусок мяса - не дам! Моё!

Павел Лунин молча поднял бровь.

– Вы, батюшка, распорядились моей жизнью. Я бы лучше была нищей, но рядом с живыми отцом и мужем... Вы МЕНЯ спросили, устраивая мое "счастье"?

– Счастье будет, если и канцлер, и фон Раух в корчах подохнут, - перебил ее отец.
– А теперь подумать надо, за кого тебе, дочка, пойти замуж. На государственной службе нынче одни нытики, канцлеру в рот смотрят. С родителями Пьера мы сговаривались, пока ты в пеленках была, тогда это было хорошей партией, а потом было уже не отказаться. Не зря ты за него так замуж не хотела, не оправдал надежд. Сейчас надо что-то получше подыскать...

– он потер лоб, вспоминая знакомых.
– Резановы вроде неплохая семья. Уваровы тоже... Жаль, из фон Бергенов, князей Бельских, никого не осталось.

Элиза покрутила на пальце обручальное кольцо.

– Я только что похоронила мужа, - как можно спокойнее сказала она, - мой траур еще не закончен.

– Так траур сговору не помеха, - отмахнулся отец.
– Надо же о тебе позаботиться.

Элиза глубоко вздохнула и произнесла - так тихо и спокойно, как могла. Ей даже почти удалось сдержать рычание:

– А чего я хочу, не спросите?

– Замуж тебе надо, чего еще-то?
– искренне удивился отец.
– За хорошего человека, не вековать же. Приданое у тебя богатое, чай, не успел Пьер все спустить за пару месяцев. Плюс наследство его... Ты составишь прекрасную партию, только выбирай.

– Вы себя вообще слышите?
– негромко спросила Элиза.

– Что?
– вскинул глаза отец. Так же с недоумением он смотрел на детские картинки Элизы, когда лет в десять она пыталась научиться рисовать доспехи. По его мнению, девочке пристали цветы, в крайнем случае - птицы или фрукты.

– Вы. Себя. Слышите?
– раздельно произнесла Элиза. И ответила сама, - видимо, нет. Так я объясню.

– Ты как с отцом разговариваешь?!

– Словами, - отрезала Элиза.
– Вы, батюшка, обо мне уже позаботились. Сделали изгоем и прокаженной. Думаете, Пьер хотел на мне жениться? Ему всего лишь хватило чести исполнить обещанное. А потом всему Гетенхельму хватило верноподданических чувств, чтобы чуть ли не плевать мне под ноги. Хорошо, я понимаю, вы совершенно не думали о том, как я буду жить с клеймом заговорщика в глазах всей Империи. Вы не знали, что Пьер вызовет на дуэль любого, кто скажет об этом вслух. Вы понятия не имели, что из-за вашего покушения на канцлера я стану одинокой, всеми презираемой вдовой! Что такое судьба какой-то девчонки, когда на кону ваша честь?

– Что ты...

– Подождите, отец. Я не закончила.
– Элиза сама не заметила, что уже почти кричит, и чуть сбавила голос.
– Я все понимаю. Империя важнее дочери, а данное слово важнее счастья. Но больше "заботиться" вы обо мне не будете. Вы мой отец, и я люблю вас, но со своей жизнью я разберусь без вашего участия. Вы уже испортили всё, что могли.

– Ты...
– Павел Лунин зло вздохнул, покачивая головой. Он явно хотел сказать что-то более резкое, но сдержался.
– Неблагодарная ты девица. Это все канцлер, - удрученно пробормотал он, - все он, мерзавец. Задурил бабам голову, что им теперь всё можно - и вот, результат. Родная дочь так с отцом разговаривает...

Он тяжело и горестно вздохнул.

Элиза почувствовала укол совести. Отцу и так плохо здесь. Может быть, смириться? Покаяться, сделать вид, что слушаюсь?

Но слова было уже не остановить.

– Канцлер?
– крикнула она.
– Которого после вас до сих пор еле ходит? Он, значит, виноват? Даже когда вам помилование у Императора добывал?! Да я лучше к нему работать пойду, хоть бумажки писать, хоть кофе носить, да хоть курьером, мне плевать! Все лучше, чем жить с вашей "забоооотой" и слушаться вашей дури! Вот только не возьмет он меня на службу, да и никто не возьмет - я же Лунина, вдруг начну с ножиком на начальство кидаться?!

Отец зло и удивленно смотрел на нее.

Элиза задержала дыхание на несколько секунд.

– Бельские, кстати, живы-здоровы, - сказала она уже спокойным голосом.
– Виктор фон Берген, князь Бельский, сейчас в Гнездовске, служит в страже простым следователем. Захочу - замуж за него пойду. Буду огород полоть и супы варить. Или вдовой останусь. Одна кошка у меня уже есть, заведу еще десяток.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга.

Павел Лунин горько усмехнулся:

– Порченая кровь. Связалась Лизавета не пойми с кем, вот и получилось... то, что получилось. Я думал, что сумел тебя воспитать, но, видно, кровь сильнее.

– Что?
– непонимающе охнула Элиза.

– Я не твой отец, - устало сказал он.
– Ты дочь моей сестры от случайного любовника. Мы с Еленой это скрыли, для твоего же блага, но ты теперь взрооослая, - он с сарказмом добавил: - са-мо-сто-я-тельная. Так что ничего ты мне не должна, племянница. Можешь забыть про глупого старика.

Элиза несколько раз открыла и закрыла рот. Потрясла головой, пытаясь скинуть наваждение. Сделала несколько шагов по комнате, развернулась на каблуках и решительно подошла к нему вплотную. Посмотрела прямо в глаза. Выдержать взгляд отца (дяди?) было на удивление легко.

– Неважно, чья во мне кровь, - четко, как будто давая клятву, сказала она.
– Меня воспитали вы с мамой. Я - Елизавета Павловна Лунина, и останусь ей до конца дней. Вы - мой отец, и я вас люблю. Можете злиться на меня, можете отказываться. Я - не откажусь.

Павел Лунин долго смотрел на нее. Потом кивнул, отвел глаза и обнял.

– Не наделай глупостей, дочка, - негромко сказал он, гладя Элизу по голове.

На выходе из башни Элиза не заметила ступеньку, оступилась и чуть не растянулась на мокрых плитах двора. Фон Раух подхватил ее, но она успела больно удариться коленом о дверной косяк и испачкать пальто. Как кавалергард умудрился сохранить свою черно-серебряную элегантность, осталось загадкой.

– Извините, у вас щетки не найдется?
– смущенно попросила Элиза.

– Пойдемте.

Они быстро прошли мимо старого колодца, прикрытого обитой металлом тяжелой крышкой, к еще одной двери. За ней оказался просторный холл, как в гостиницах - зеркало во всю стену, пара диванов, столик с газетами и стойка, за которой сидел опрятный старичок.

– Здравствуй, Отто, - кивнул старичку фон Раух, - помоги барышне почистить платье.

– И вам доброго вечера, ваше благородие, барышня, - обрадовался портье. Он пошарил под стойкой, что-то стукнуло - видимо, ящик, - и достал коробку с целым арсеналом щеточек, ершиков, разнообразных тряпочек и флаконов. Пристально посмотрел на испорченный черный наряд Элизы, на пятна грязи и кирпичной пыли. Удрученно вздохнул.

– Боюсь, щеткой тут не обойтись. Если барышня у нас переночует, к утру и пальто, и платье будут, как новенькие.

– Я лучше домой, - покачала головой Элиза.

– Тогда могу разве что предложить плащ, - развел руками Отто.
– Подождите пару минут, сейчас принесу.

Элиза неловко улыбнулась фон Рауху:

– Простите, столько хлопот из-за меня... И... Вы ведь все слышали?

Фон Раух едва заметно кивнул.

– Боюсь, сударыня, слышала вся округа. У вас очень громкий голос. Не беспокойтесь, здесь не бывает сплетников. И еще...
– он глядел в сторону, почему-то не желая встречаться взглядом с Элизой.
– Я плохо умею утешать, но попробую. Поверьте, все будет хорошо.