Семья

Улицы предместья были усыпаны лепестками мирта. Перед домами в палисадниках еще цвели последние блеклые цветы, напоминая о знойном лете. В квартале, где жил Минору, сегодня был праздник. О-Сюн собралась домой с ночевкой и взяла с собой о-Нобу.

— Дядя, я приготовила вам ужин, — сказала о-Сюн.

— Ладно, поезжайте скорее. Я тут сам буду домовничать. Не беспокойтесь, управлюсь.

Санкити дал девочкам денег на мелкие расходы. Племянницы ушли, весело болтая об ожидавших их удовольствиях. Проводив их, Санкити затворил наружные ворота и задвинул засов.

Он подошел к окну. Посмотрел на красные увядшие цветы и наглухо закрыл ставни. В доме стало тихо, как в храме.

— Наконец-то я могу спокойно вздохнуть, — буркнул про себя Санкити и, потирая руки, пошел в комнату, смотревшую окнами в сад.

Закатные лучи солнца, напоминавшие о конце сентября, слабо освещали фотографию Футтян. Маленькая, худенькая девочка под белым пологом большими глазами смотрит с кровати на отца. Санкити подошел к снимку. Свет падал на стекло так, что на фотографию Футтян налагалось отражение Санкити. Как в темном зеркале, увидел Санкити собственную унылую фигуру,

Санкити ходил по комнате из угла в угол. Картины прошлого одна за одной сменялись в его памяти. Он походил на паломника в храме, которого ведут от стены к стене, показывая деяния первосвященников. Только его жизнь была не похожа на их жизнь. Он перебирал в памяти прожитые годы, и стыд жег его — в его сердце всегда было место для другой женщины. Это было плохо. Он удивлялся этому плохому в себе и ненавидел его. Хорошо было бы стереть в памяти все плохое. Этим летом, когда не было о-Юки, он глубоко почувствовал, что связывает мужа и жену... Послышались далекие раскаты грома. Видно, собиралась последняя гроза...

— Ну, вот и мы!

С Танэо на руках из коляски вышла о-Юки. Вслед за ней спрыгнула служанка.

— Дядя, тетушка о-Юки вернулась! — закричали племянницы и бросились за ворота. О-Юки расплатилась с рикшами. О-Сюн и о-Нобу взяли с двух колясок вещи с наклейками гостиниц и понесли в дом.

— Большое вам спасибо, девочки, — говорила о-Юки, разглядывая мужа и племянниц после долгой разлуки. — Сколько я вам хлопот доставила. А Танэо проголодался с дороги. Надо его покормить. — О-Юки достала грудь, и Санкити, слушая довольное причмокивание сына, подумал: «Да, о-Юки вернулась вовремя».

Сестры заварили чай. О-Юки, глотнув пересохшим ртом, стала рассказывать о путешествии.

— Будь добр, открой этот чемодан. Здесь гостинцы для девочек. Отец так крепко завязал, — сказала о-Юки.

Она привезла целую гору подарков от многочисленной родни.

— Вот это от старшей сестры Нагура, это от Маруна, а это от младшей Ямана¹⁴. — Маруна была старшей сестрой после о-Юки, Ямана — младшей, ее звали о-Фуку.

— Отец долго не выходил к нам, когда мы приехали, — рассказывала о-Юки. — Наконец он спустился, пошел на кухню, умылся и только тогда поздоровался. Посмотрел на меня — и слова сказать не может...

— Обрадовался сильно...

— Потом говорит: «Хорошо, что так быстро собралась». Оказывается, похороны отложили до моего приезда.

Провожать о-Юки пришла вся ее многочисленная родня: сестры с семьями и другие родственники. Младшая сестра о-Фуку проводила сестру на пароход и еще долго махала из лодки. О-Юки слегка замялась и прибавила, что с ними на пароходе ехал муж младшей сестры.

— Значит, Цутому-сан приехал вместе с тобой?! — воскликнул Санкити.

— Нет, он только полдороги ехал с нами. У Ямана в том месте какое-то важное дело.

Говоря о Цутому, о-Юки называла его «муж Фукутян» или «Ямана». Она не хотела касаться прошлого и упоминала о Цутому только как о родственнике. Санкити понимал жену и сам никогда не заговаривал о молодом человеке.

Из чемоданов извлекли летние платья, сшитые для о-Юки матерью. Вынули большой круглый сверток — подарок знакомых. Служанка, до сих пор молчавшая, заметила:

— Ямана-сан на пароходе развязал сверток и говорит: «Если это арбуз, мы его сейчас съедим».

— А это оказалась голубая ваза для цветов, — засмеялась о-Юки.

Санкити знал Цутому. Они познакомились, когда Санкити ездил навещать семью Нагура. Цутому показался ему добрым и приветливым молодым человеком, хорошо знавшим торговое дело.

— Я зажгу куренья перед божницей, — сказала о-Юки. Она положила перед маленькой табличкой с именем о-Фуса привезенные сладости и фрукты и вернулась к племянницам.

— Тебе, о-Сюнтян, нелегко пришлось этим летом. А тут еще такая жара стояла в Токио.

— Да, в этом году было очень жарко.

— У нас тоже стояла жара.

О-Юки с нежностью оглядывала дом. На безымянном пальце левой руки поблескивало новое колечко.

Потом она сняла загрязнившиеся в дороге белые таби и отправилась на кухню хозяйничать. А на третий день после ее приезда о-Сюн, поблагодарив дядю и тетку и попрощавшись с ними, отправилась домой.

«Я глубоко заглянула в дядину душу и знаю теперь, какой он человек», — сказали Санкити на прощание горящие глаза племянницы. Каждый раз, вспоминая этот взгляд, Санкити обливался холодным потом. Он не мог думать о себе без боли. С такой же болью он думал и о других. Глубокие, неуловимые, деликатные, донельзя сложные отношения между членами семьи занимали мысли Санкити: дядя и племянницы, двоюродные братья и сестры, старшая сестра и младший брат, старший брат и младшая сестра...

4

За рощей, где Санкити любил гулять, начинался луг. Он заканчивался отлогим склоном, ведущим в неглубокую лощину. Узкая тропинка, выходившая из рощи, пересекала его и обрывалась у густых зарослей. Влево и вправо по склону бежали неширокие колеи проселочных дорог. По проселкам ездили на лошадях.

Но и в этот тихий пригород, напоминающий прежнюю равнину Мусасино¹⁵, пришли перемены: исчезли рощи, огороды. Земля была кругом перепахана, там и здесь вырастали новые дома.

Санкити было далеко видно с края луга. В траве, залитой солнцем, трещали кузнечики... Когда семья только что переехала сюда, о-Кику, придя на этот луг, подумала, видно, что она все еще в деревне, и сказала сестре: «Футтян, пойдем туда, к старой крепости, нарвем цветов». О-Кику умерла, о-Фуса умерла, о-Сигэ умерла... Зачем он привез сюда жену и детей?! Эта мысль постоянно возвращалась к нему, и тогда он особенно остро чувствовал тщету своих усилий.

В высоком небе плыли похожие на вату облака. Там, в горах, где живет его друг Макино, наверное, уже осень... Санкити стоял неподвижно, задумчиво глядя перед собой. Не сегодня-завтра он должен начать новый большой труд...