Семья

— Мы будем жить в новом доме, — говорила О-Юки, надевая шапочку на головку сына, который уже восседал за спиной у служанки. Потом пошла попрощаться с хозяином и учительницей. С могилками дочерей она простилась еще раньше.

В новом доме их уже ждала о-Нобу. Этот дом указала Санкити одна старушка, парикмахерша. Она делала прически еще матери Наоки, а ее дочь приходила укладывать кимоно его отцу. Она уже и сама была матерью пятнадцатилетней девушки. Жили они совсем близко и пришли со своими котелками и чайником поглядеть, как будет устраиваться семья Санкити на новом месте. О-Юки то снимала, то надевала кухонную косынку. В ее ушах стоял уличный шум — зычно кричали уличные разносчики, торговцы рыбой; трубил в рожок продавец соевого творога, мелкой дробью рассыпался барабан сапожника. Среди сновавших по улице прохожих не было ни одной женщины, у которой была бы прическа, как у о-Юки: жительницы города не отставали от моды.

Из дома Минору привезли старинный комод, обеденный столик и небольшой посудный шкафчик — вещи, не покидавшие жилище старшего брата с тех пор, как он поселился в Токио. Их заботливо берегли, О-Юки даже пожалела, что придется держать эту рухлядь на новой квартире.

Скоро приехал Санкити с вещами.

— Что, если мы и в городе будем вести наш деревенский образ жизни? Вот будет забавно, а? — пошутил Санкити.

О-Юки хлопотала не покладая рук. К вечеру в доме водворился относительный порядок. О-Юки, усталая, но оживленная, села на только что расстеленные циновки ужинать. Вечером женщины мылись в ванной, и ванная им не понравилась — слишком уж в ней было светло.

Пришла служанка и в-изумлении всплеснула руками: «Что же это такое! Хозяйка москательной лавки играет на сямисэне!» Она не могла понять, как это можно, чтобы почтенные, семейные люди пели нагаута¹⁶ и даже токивадзу¹⁷.

— Нобутян, — позвала о-Юки, — пойдем на улицу, посмотрим город вечером!

Бесчисленные огни рванулись им навстречу. Красные, зеленые, желтые, то ослепительно яркие, то нежные и мягкие, — их было так много, что глаз не мог различить всех оттенков. Цветные блики пробегали по лицам о-Юки и о-Нобу. Они шли, взявшись за руки. Поблескивала темная, спокойная вода канала. «Вот мы и в городе, — думала о-Юки, — здесь где-то поблизости дом Наоки».

Так Санкити поселился в городе, в самом средоточии шума и суеты. На другой день он взялся устраивать на свой вкус комнату во втором этаже. Утренняя суета на улице улеглась, теперь в окно врывались гудки речных пароходов и грохот трамвая.

— Сёдзи оклеиваете, дядюшка? — спросил Сёта, поднимаясь по лестнице. Он хоть и несколько позже Сакаки, но стал наконец маклером на Кабуто-тё.

— А что, разве биржевым служащим позволяется в это время дня разгуливать без дела? — засмеялся Санкити, прилаживая к стене оклеенные заново сёдзи.

— Я только что поступил в контору. И пока ещё я там на положении гостя. Заглянул туда с утра, а потом и решил прогуляться да посмотреть, как вы устроились.

Сёта стоял рядом с дядей, дымя папироской. Он не спеша достал из рукава кимоно красивую узкую тесьму, которую купил по дороге. Эта тесьма могла послужить отличным шнуром для картины. Сёта знал толк в таких вещах.

На стене висела картина, изображавшая деревенский сад, — память о жизни в деревне. Ее писал художник, живший в горах неподалеку от школы, где работал Санкити. Сёта снял картину, прикрепил новый шнур, завязал по-своему узел.

Санкити посмотрел на картину и вспомнил художника.

— Интересно, как поживает С-сан?

Сёта знал художника: он когда-то хотел заняться расписыванием тканей и начинал учиться живописи.

— Последнее время мы совсем с ним не встречаемся, — вздохнул Санкити. — Плохо жить далеко от друзей.

— Но с тех пор как он переехал в Токио, вы ведь опять стали соседями.

— Это верно. Но когда С-сан писал для меня эту картину, мы оба жили в деревне. Почти каждый день мы ходили друг к другу — во всей округе больше не с кем было поговорить. Как сейчас помню, лежу я летом в траве на краю рисового поля, — я любил там отдыхать. Приходит С-сан со своей треногой. Начинаются разговоры о живописи, о его новых картинах. Потом идем гулять, любуемся пейзажами. А потом к нему в гости. Он показывал мне свои наброски. Я засиживался у него далеко за полночь. На этой картине он нарисовал свой сад. Чудесное было время... Никогда оно больше не вернется.

— Между друзьями часто в конце концов наступает охлаждение.

— Но почему? Я не помню, чтобы я когда-нибудь чем-то обидел его. Захожу я недавно к одному приятелю. «Знаешь, Коидзуми, — говорит он мне, — С-сан сказал, что тебе только морских свинок резать». — «Это почему?» — спросил у него мой приятель. А он ответил: «Пойди в университетскую лабораторию, посмотри, какие там ставят опыты, инъекции разные делают... Одним словом, мои друзья, мол, для меня все равно что подопытные морские свинки. Сёта рассмеялся.

— А ведь С-сан, пожалуй, прав, — продолжал Санкити. — Я и в самом деле превратился в эдакого потрошителя друзей. А не каждому нравится, когда кто-то посторонний стремится проникнуть в тайники твоей души. Тогда я и понял, почему С-сан от меня отдалился...

Сёта опять рассмеялся.

— Но я не случайно взялся за скальпель. Мне хотелось познать сущность бытия и, в первую очередь, понять человека. Изучать, исследовать — вот что привлекает меня. Оттого-то я мучаюсь сам, ломая голову над всевозможными проблемами, и мучаю других. И только когда сталкиваешься в жизни с чем-то страшным, исследовательский пыл гаснет. С тех пор как стали умирать мои дети, я как-то потерял охоту копаться во всем этом.

Картина, изображавшая сад, была залита солнечным светом, бившим в незанавешенные окна. На тутовых деревьях, подрезанных после весеннего сбора, набухли почки. Тени яблонь резко отпечатывались на земле.

— Папочка, сёдзи уже оклеил? — спросила о-Юки, поднявшись наверх.

— Посмотри, как хорошо Сёта повесил картину.

— Сёта на это мастер!

О-Юки посмотрела на картину, потом вышла на веранду.

— Правда красиво, тетушка, — сказал Сёта, выйдя вслед за ней и показывая рукой на ряды крыш, узкие улочки старого Эдо, на спешащих куда-то людей.

Маклерская контора, куда поступил Сёта, принадлежала господину Сиосэ. Сёта рекомендовали старые знакомые и Санкити. Для начала Сёта взяли практикантом. Он должен был выполнять разные поручения хозяина.

Сакаки устроился лучше: его фирма была крупнее, патрон был внимательнее, и, по сравнению с другими служащими, Сакаки пользовался большими привилегиями. Ни у него, ни у Сёта не было друзей среди служащих фирмы. Сёта даже не был знаком со своим хозяином. Жил он на квартире, которую только что снял.

В вечернем воздухе порхали осенние стрекозы. В конторе Сиосэ кончали подсчитывать дневную выручку. Операции на бирже давно закончились. Служащие торопились домой. Одни тут же бежали к телефону, другие искали собутыльников на месте. Сёта, зашуршав бамбуковой шторой, вышел на улицу и направился в контору Сакаки.

Решили пойти к Санкити. Свернули за угол и, миновав несколько высоких домов, остановились у трамвайной остановки. Мимо них возбужденно сновали биржевые игроки. Сёта и Сакаки доехали трамваем до реки, оттуда пошли пешком.