Семья

Со стороны Синдзюку донесся протяжный гудок. Санкити слушал шум электрички, как раньше, живя в деревне, слушал шум проносившихся мимо поездов. Деревни, городки, города... Он любил гудки паровозов, стук колес и запах дыма. Его тянуло отсюда, из этого тихого места. Когда же он видел сверстников своих умерших детей, ему и вовсе становилось невмоготу. Не перевезти ли семью в город? Там, среди суеты и шума города, он скорее забудется и начнет работать.

Подходя к дому, он увидел у ворот человека, набрасывающего на бумагу план дома. Это был художник, один из его соседей. О-Юки стояла в дверях и объясняла, на какие стороны света выходят окна.

Художник вынул из кармана пиджака компас и тщательно выверил направления. Он сказал, что знает в Токио одного человека, который все беды объясняет расположением дома: оно может быть счастливым и несчастливым.

— У вас часто умирают дети — это очень странно. Если вдруг соберетесь переезжать, — прибавил художник, — первым делом обратите внимание, куда выходят окна вашего предполагаемого жилища. — Пообещав прислать чертеж с указанием счастливого расположения, художник ушел.

— Ишь чем художники интересуются, — заметил Санкити. Но человек этот показался ему любезным.

— Ты никогда не слушаешь, что говорят люди, — с упреком сказала о-Юки. — Помнишь, когда мы уезжали из деревни, все говорили, что мы выбрали несчастливое число. Надо было отложить отъезд всего на один день. Но ты не послушался. И мы уехали себе на беду. Не знаю, как тебе, а мне тяжело жить в этом доме.

И Санкити решился переезжать.

Хозяин дома тоже был рад их отъезду. Человек он был суеверный и боялся, что его новый дом станет приносить несчастье. Это окончательно решило дело. И Санкити отправился искать квартиру.

В окна трамвая, бегущего вдоль рва, мимо императорского дворца, било осеннее солнце. Пассажиры вставали и опускали деревянные жалюзи. Санкити сидел на теневой стороне. Он нашел новую квартиру и ехал теперь к Морихико.

На одной остановке вошло много народу. Один из вошедших, увидав Санкити, воскликнул;

— Коидзуми-кун! Сколько лет, сколько зим! — Это был учитель Осима, сосватавший когда-то Санкити его жену.

В трамвае было тесно, учитель Осима пробрался к Санкити и сел на освободившееся место напротив. Они ехали молча — рядом был спутник Осима и много посторонних.

Учитель Осима очень изменился. С тех пор как умерла его жена, он растерял свои прекрасные идеалы: веру в любовь, добро, справедливость. Все, что он когда-то страстно, как реформатор, проповедовал, он отринул теперь от себя и ни во что больше не верил. Друзей прежних забыл, да и они отошли от него, называли отступником. Встречая кого-нибудь из них, он прятал глаза. Стыд жег его. Он был готов понести наказание. Ему было бы легче, если бы его ударили.

Он очень располнел, одет был отлично, но растерянный, безрадостный взгляд его говорил, что в годы бедности он был счастливее. Рядом с Санкити сидел человек, которого Санкити когда-то любил и почитал, по книгам которого учился жизни. Неожиданно в памяти всплыла какая-то фраза из давнего рассказа учителя. Как это?.. «Лай собак глубокой ночью...» От грохота трамвая у Санкити побаливала голова, мимо пробегали темные окна домов, ветви кленов, и так же внезапно появлялись и быстро исчезали воспоминания прошлого.

Скоро освободилось место рядом с учителем. Санкити пересел. Осима грузно поворотился к нему. Было видно, что он рад встрече. Но разговора — хотя им теперь никто не мешал — не получалось.

— Это что уже, Кадзибаси? — торопливо поднялся с места Осима, глянув в окно.

— Вам выходить? — спросил Санкити, тоже встав.

— Да, Коидзуми-кун. До свидания, — проговорил Осима и стал пробираться к выходу.

«Этот человек когда-то сосватал мне о-Юки», — провожая взглядом учителя, подумал Санкити. Одинокий, стареющий мужчина, заглушающий теперь крушение надежд парами сакэ, шел со своим спутником к мосту по улице, на которой еще сохранились старые клены. Трамвай обогнал их.

— Коидзуми-сан дома? — спросил Санкити женщину с прической марумагэ — новую хозяйку гостиницы, которая прежде была здесь горничной.

Морихико, разговаривавший по телефону, велел проводить Санкити наверх. В его номере была о-Сюн. Кончив говорить, Морихико почти одновременно с Санкити поднялся к себе по другой лестнице.

Санкити с удивлением глядел на о-Сюн. Она молчала и держалась независимо, совсем как взрослая женщина. Санкити чувствовал себя стесненно, исчезло то легкое, дружеское чувство, которое он испытывал летом в присутствии о-Сюн, когда она жила у него в доме.

— Дядя Морихико, я к вам прямо из школы. Еще не была дома, — нетерпеливо проговорила о-Сюн.

— Хорошо, хорошо, иди. Вот возьми это. Скажи матери, пусть сошьет тебе кимоно. Да чтобы хорошенько сшила.

О-Сюн завязала шнурок хакама, попрощалась и ушла.

К Санкити вернулось самообладание. Он стал рассказывать брату, как целый день искал квартиру. И наконец нашел двухэтажный домик по соседству с Наоки. Он и помог найти.

— Что касается о-Нобу, — продолжал Санкити, — лучше всего определить ее в ту школу, где учится о-Айтян.

— В выборе школы я целиком полагаюсь на тебя. Я только хочу, чтобы о-Нобу выучила языки. Мечтаю видеть ее женой дипломата. Не послать ли ее за границу продолжать учение?

— Это надо хорошенько обдумать. Чтобы ехать за границу, надо иметь характер.

— А характер-то у нее жидковат. Я думал, будет покрепче. Ведь моя дочь, а выросла размазней. — Морихико пытался выразить свою досаду, вставляя в речь деревенские словечки.

— Я слышал, Минору тоже переезжает?

— Как будто. Вот с кем беда. Ты и не представляешь, как он мешает мне в моих делах. Только и слышишь: «Ах, так это ваш старший брат!» Впредь мне наука. С него нельзя глаз спускать. Давай-ка зайдем к нему на днях. Ему нельзя оставаться в Токио. Пусть уедет куда-нибудь... хоть в Маньчжурию. Нет, я ему все, все выскажу!..

Морихико очень дорожил честью семьи Коидзуми и, говоря о Минору, от негодования почти кричал. Он был очень раздражен сегодня. Под горячую руку досталось и Сёта. Этот щеголь мечтает разбогатеть на Кабуто-тё! До чего же глуп! Сёта жил у Морихико, когда был маленький. И Морихико до сих пор считал его мальчишкой.

В растворенные сёдзи виднелись листья китайских платанов. Санкити подошел к окну и стал смотреть на крыши домов.

— Ты говоришь, что нашел двухэтажный дом. Это, конечно, неплохо, но для детей опасно. Сэн, сестра Сёта, упала в детстве с лестницы. И на всю жизнь осталась калекой. Отец с матерью спали на втором этаже и ничего не слышали.

— Помнится, о-Сэн болела в детстве менингитом. Как Футтян.

— Не знаю, я слышал, что она упала.

Слова брата потревожили еще не зажившую рану Санкити. Он печально посмотрел на Морихико.

Шагая по улице к остановке трамвая, он думал, как это Морихико может жить один. Вскоре он оказался на Синдзюку, а дальше отправился пешком. Улица по обеим сторонам заросла деревьями, над крышами вился дымок — хозяйки стряпали ужин. Санкити спешил домой рассказать о найденном доме.

Вся домашняя утварь, вещи, одежда были сложены на грузовую тележку рикши, стоявшую у ворот.