Семья

— Это верно, конечно. Но до каких пор можно помогать? Ну, месяц, два, а то помогаешь всю жизнь, и конца-края этому нет. Нелегко ведь...

— Ты прав. Другой раз просто не знаешь, как выкрутиться.

Выговорившись, Санкити почувствовал, что ему стало легче. Он решил, что денег где-нибудь найдет. А пока есть на свете слабые люди, помогать надо. «Дадите есть — поем, а нет — ну и весь разговор», — вспомнились ему слова прикованного к постели Содзо. Что ни говори, а характер у братца есть.

— Мне очень жаль, что я ничем не могу сейчас помочь тебе, — говорил Морихико, провожая брата.

О-Сюн торопливо шла к дяде Санкити. Жених о-Сюн, так же как и она, принадлежал к старинной семье. Человек он был мягкий, нерешительный. И о-Сюн пришлось приложить немало старания, чтобы помолвка состоялась. Однажды переговоры прервались, потом снова возобновились. Дяди, стараясь уладить дело по всем правилам, забывали порой о ее сердце. «Делайте, как вам угодно», — заставляла себя отвечать о-Сюн, но ей очень хотелось, чтобы скорее сыграли свадьбу.

Некоторые действия дяди Санкити повергали ее в изумление. Однажды Санкити выступил с публичной лекцией. О-Сюн вместе с о-Нобу пришли послушать и сидели на отведенных для женщин местах. Она до сих пор помнит дядины слова: «Пусть наконец у женщин откроются глаза, и они будут относиться к мужчинам, как они того заслуживают». Но как сделать, чтобы у женщин открылись глаза, этого Санкити не объяснил. А сам всю жизнь думал только о себе, потакая всем своим желаниям.

Но сильнее всего о-Сюн огорчало то, что дом Коидзуми день ото дня хирел. Она не могла думать без слез о разорении семейного гнезда.

У ворот с Танэо на руках стояла о-Юки, показывая сыну проходивший мимо оркестр.

— Хорошо на спине у мамы, а, Танэтян? — спросила о-Сюн.

Санкити был наверху. Сегодня ему работалось. О-Сюн тихонько вошла и поздоровалась. Санкити нахмурился и сделал строгое лицо.

— Дядя, вчера к вам приходила мама... — начала о-Сюн.

— Да, да, я ждал тебя, входи, — пригласил племянницу Санкити.

Как изменился дядюшка с того лета, когда они с о-Нобу жили в его доме. Какой он был веселый тогда, любил строить смешные рожи, морщил нос, кривил губы, — словом, вел себя, как маска в старинных драмах Но²⁰. Теперь он почти никогда не улыбался ей.

Санкити и сам это понимал. Ему было неловко, что, разговаривая с о-Сюн, он говорил противным ханжеским голосом. Ему резала ухо фальшь собственных слов, но побороть себя он не мог. Ему хотелось спокойно, неторопливо обсудить предстоящую свадьбу. Но язык у него не поворачивался... Он боялся, что в ответ на все его советы о-Сюн вдруг скажет: «А когда вас не было, тетушка, дядя Санкити любил брать мою руку в свою». Представляя себе это, Санкити уже ничего не мог сказать своей племяннице. С озабоченным видом он вынул приготовленные деньги и положил их перед о-Сюн. Он походил сейчас на побитую собаку.

«Что с ним такое?» — подумала о-Сюн, беря деньги.

В комнате о-Юки лежало начатое шитье. Тетка расставила поближе к жаровне чашки чая, принесла на блюде бататы в мундире и стала говорить с племянницей о родственниках, живших в Уэно и Мукодзима.

— Папочка, чай готов! — крикнула о-Юки снизу. Санкити спустился в комнату жены. Глядя, как весело смеются тетка с племянницей, он и сам несколько приободрился.

До самого ухода о-Сюн ни словом не обмолвилась о вчерашнем разговоре матери с дядей. И только прощаясь, она с досадой заметила:

— Я решительно против, чтобы дядя Содзо жил с нами.

Санкити грустно улыбнулся. Он подумал, что ведь сказал это в шутку, у него и в мыслях не было навязывать Содзо семье Минору. Но в голосе о-Сюн прозвучал такой вызов, что он ей просто ничего не ответил.

Когда о-Сюн ушла, Санкити вздохнул.

— Что это сегодня с Сюн? — спросил он у жены.

Нет, не понимала его племянница, а он не понимал ее.

В семье Минору случилось несчастье. Как-то вдруг к Санкити прибежала встревоженная о-Нобу и сказала, что нужно скорее везти о-Цуру в больницу.

В больнице о-Цуру с неделю промучилась и умерла. У нее оказался менингит.

Уже облетали сережки ив, росших на берегу реки, когда Санкити шел к о-Кура, чтобы провести ночь у гроба несчастной девушки. О-Юки пошла туда немного раньше, оставив детей на попечение служанки. В доме Минору собралось много народу: пришли Морихико, Сёта с женой, дальние родственники семьи Коидзуми, родня о-Кура.

— Бедняжка Цутян, как это могло случиться! — говорили друг другу собравшиеся. На кухне хлопотали женщины.

— Здесь, кажется, все синтоисты. Надо бы пригласить священника, — предложил Морихико.

— Я знаю одного священника. Он приятель Содзо, — сказала о-Кура. — Когда жива была мама, его часто приглашали.

— Пойди, Сёта, сходи за ним.

— Я пойду с тобой, — подошел Санкити к племяннику.

Священник жил далеко. Когда Санкити и Сёта вернулись, в доме остались самые близкие родственники. У о-Кура все валилось из рук. О-Сюн сидела в стороне одна, ни с кем не разговаривая, молча переживая горе. Все заботы о похоронах лежали на ней.

— О-Юки, — обратился Санкити к жене, — тебе пора идти домой!

— Я тоже думаю, что вам надо быть дома, тетушка, — сказала о-Сюн.

Сидевший за столом Морихико обернулся:

— Конечно, у кого дома остались дети, тот должен безо всяких разговоров возвратиться. Я тоже уйду, вот только напишу эту открытку. Надо всех известить... Сюн, кому еще надо написать? Из деревни пусть пришлют курений. Как можно больше.

И все несколько оживились, как будто Морихико сказал что-то смешное.

Когда совсем стемнело, оставшиеся у гроба о-Цуру сели потеснее друг к другу. Тоёсэ прижалась к мужу.

— Люди говорят, что я у жены под башмаком, — улыбнувшись, сказал Сёта и посмотрел на Санкити и о-Кура. Тоёсэ опустила глаза.

О-Кура пошла взглянуть, не выгорело ли в лампадках масло. Вернувшись, она сказала:

— Я слышала, Сёта-сан, что вы переехали поближе к Санкити.

— Да, — кивнул головой Сёта. — Вам сейчас очень тяжело, тетушка, так приходите к нам в гости почаще. Мы теперь живем на этой стороне реки. Совсем рядом с дядей Санкити.