Семья

О-Нобу и о-Ику завтракали, усадив между собой Танэо. Служанка кормила Синкити.

— Нельзя, папочка, так пристально смотреть на человека, — с полным ртом проговорила о-Юки.

— Разве у меня такой страшный взгляд? — пошутил Санкити.

— Нет, не страшный, если хочешь — смотри сколько угодно, — ответила о-Юки. Девушки рассмеялись.

— Я сегодня ночью жег свечкой москитов. А вы все спали, и никто не проснулся. Я даже слышал, что Нобу говорила во сне.

— Я никогда не говорю во сне, дядя. И вы ничего не слышали, — засмеялась о-Нобу.

— А я слышала, как братец жег москитов, только я делала вид, что сплю, — сказала о-Ику.

Позавтракав, Санкити поднялся к себе. У него в кабинете стоял стол, привезенный из провинции. Сидя за ним, Санкити видел в окне крыши домов, кусок неба, смыкавшийся с водой. Голоса людей с улицы были слышны так, будто они говорили рядом. Когда работа шла, Санкити засиживался до поздней ночи. Окна во всех домах были уже темные, и только в его окне горел свет.

Голоса внизу вовсе не приносили ему успокоения. Слыша, например, как двое мужчин ссорятся из-за женщины, он раздражался, считал глупостью такие ссоры. Но он не замечал, что сам был недалек от этого. Сколько надо времени, чтобы души мужа и жены слились воедино? Санкити был верным мужем. Но разговаривать со своей женой он не умел. Он не мог и получаса высидеть возле нее. Ему становилось скучно... А тот, другой человек, простой и добрый, совсем не похожий на Санкити с его сложной душевной жизнью, приходил к нему в дом, что-то рассказывал, смешил всех. Каждый раз, когда Санкити, сидя за своим столом, слышал его оживленный голос, у него щемило сердце, он, не помня себя, сбегал вниз и уводил детей от этого человека.

«Как он смел называть в письме мою жену по имени? — негодовал Санкити — А о-Юки еще хвалила его, говорила, что он очень воспитанный и любезный человек». Но на жену Санкити не сердился, она говорила о Цутому просто и искренне. Видно было, что ей нечего утаивать.

У о-Юки был странный характер. Даже после небольшой размолвки она замыкалась в себе и уныло молчала. Тогда Санкити просил у нее прощения. «Ну, ну, не сердись, пожалуйста, улыбнись», — ласково уговаривал он.

К о-Юки приехала мать.

Большое семейство Нагура нуждалось в человеке, который бы все улаживал и всех мирил. Таким человеком была мать Нагура. «Моя сестрица о-Танэ и твоя матушка, — говорил нередко Санкити жене, — столпы семейства». Мать о-Юки заботилась обо всех своих детях, родных и приемных. Когда о-Юки стала женой Санкити, заботы этой пожилой женщины распространились и на него. Ее трудолюбие было поразительно: она ни минутки не сидела без дела — то шила что-нибудь внукам, то стряпала, то убирала.

Цутому, бывший в это время в Токио, то ли потому, что матушка Нагура гостила у Санкити, то ли по причине близкого соседства — его гостиница была рядом, — частенько заглядывал к ним. И в доме тогда ни на минуту не утихал веселый гомон.

Санкити становился мрачнее и мрачнее. Стараясь, чтобы проницательная старуха не заметила, что с ним творится, он в сумерки выходил из дому и брел, куда глаза глядят, смешиваясь с толпой прохожих. Обычно он шел к мосту, по которому ходил трамвай. Подышав воздухом, полюбовавшись вечерними огнями, тенистыми улицами, разбросанными безо всякого порядка старинными домами, он шел домой. Возле дома был небольшой театрик, у входа в который всегда толпились люди. Санкити нередко заходил посмотреть представление. Всегда было одно и то же: глупенькая любовная история или сатирические песенки. Представление не утешало Санкити, а только отвлекало от грустных мыслей. Он сидел позади всех, куря свои любимые папиросы, стараясь забыться среди незнакомых людей.

Мать Натура гостила у Санкити долго. О-Юки, оставляя на мать детей, побывала у Тоёсэ, навестила школьных подруг. Теперь она довольно часто отлучалась из дому, и у Санкити эти отлучки вызывали все большую тревогу.

Как-то вечером о-Юки сказала, что пойдет в гости к Наоки. Было уже начало одиннадцатого, а она все не возвращалась. Санкити не на шутку встревожился.

— Так поздно, а о-Юки все нет. Что могло с ней случиться? Выйду, может быть, встречу ее, — сказал он матушке Нагура и отправился на поиски жены.

Он шел в ту сторону, где жил Наоки. И у моста носом к носу столкнулся с женой.

— Папочка! — обрадовалась о-Юки. Санкити вздохнул с облегчением.

— Я очень беспокоился. Разве можно так задерживаться!

О-Юки шла рядом с мужем. Не часто они оставались вдвоем. Не торопясь, задумчиво брели они по темным улицам Токио.

— Папочка часто спрашивает меня, зачем я согласилась выйти за него замуж.

— Какие глупые мысли лезут ему в голову!

Вошел Цутому. Он пришел попрощаться: он съездил в Осака, закончил все дела в Токио, и назавтра отбывал домой. У него и у о-Фуку был уже сынишка, одних лет с Танэо.

— Папочка, к нам пришел Ямана проститься. Спустись вниз ненадолго, — позвала Санкити мать Нагура.

Любовь о-Юки и Цутому... С тех пор как Санкити, узнав об их взаимном чувстве, простил свою жену, прошло много лет. Познакомившись с Цутому и узнав его поближе, он почувствовал расположение к молодому человеку, охотно слушал из его уст всевозможные истории — Цутому много ездил, много видел и умел хорошо рассказывать. Те далекие отношения Цутому и о-Юки казались уже Санкити старинным, полузабытым преданием. И вот внезапно душевная боль, которая уже много лет не давала о себе знать, вспыхнула с новой силой. Пока они были с Цутому вдвоем, он спокойно разговаривал с ним, но стоило только войти о-Юки, как Санкити сразу поскучнел и не мог заставить себя даже улыбнуться.

— Вы, верно, очень много работаете, Коидзуми-сан? — спросил Цутому, увидев побледневшее лицо Санкити.

— День и ночь не выходит из-за стола, — тут же ответила за зятя мать Нагура. — Ладно уж, иди к себе, папочка, занимайся своим делом, не обращай на нас внимания.

Она заварила свежий чай, угостила приемного сына. Отнесла чай и Санкити; который, как известно, был до чая большой охотник.

Цутому попрощался со всеми и ушел. Немного погодя ушел куда-то и Санкити. Он скоро вернулся с подарками для сына Цутому.

— Это мне, да? — потянул отца за подол кимоно Танэо.

— Нет, нет, не тебе, это для мальчика дяди Цутому, — сказал Санкити сыну и прибавил, обращаясь к жене: — Отнеси, пожалуйста, подарки Цутому в гостиницу.

— Можно было бы и без подарков обойтись, — заметила мать о-Юки.

После ужина Санкити поднялся к себе в кабинет. «Дурак! Какой же я дурак! — ругал он сам себя. Ну не стыдно ли так мучиться!» Он пытался доводами рассудка успокоить себя. Но это ему не удавалось. Он невольно воображал, как о-Юки входит в комнату Цутому, что она ему говорит и что он ей отвечает.

«И в чем, собственно, дело? Неужели я...» — Санкити невидящими глазами обвел комнату. «Испытывал ли ты когда-нибудь ревность? » — вдруг вспомнилась ему строчка из книги какого-то француза. Он закрыл глаза. Мужчина ревнует — и это происходит с ним, Санкити! Какой стыд! Сколько раз он говорил себе, что простил о-Юки. А в действительности выходит — ничего он не простил ни о-Юки, ни Цутому.

Дети уже спали. О-Юки, по-видимому, уже одетая, подошла к лестнице и громко сказала:

— Так я пошла, папочка.