Сердце на двоих. Истинная друга

Расслабишься тут, когда у твоего горла мелькает острый нож. Если бы не желание предстать перед Ондиной красивым и ухоженным, Сверр ни за что бы не доверился чужаку с бритвой в руке. Тем более опыта в этом деле у сина цирюльника было маловато. Он в основном колдовал над женскими и мужскими волосами, теми, что на голове, ибо борода в Энведе росла только у подкидыша волка да редких заезжих торговцев.

— Вы слишком напряжены, господин генерал.

Холодное лезвие бритвы коснулось кожи и проехалось вверх по горлу. Все то время, что син Ламбер приводил в порядок его внешность, Сверр не шевелился, почти не дышал и до синяков сжимал пальцы на своем бедре. Невыносимо было ощущать себя настолько уязвимым. Мучительно.

«Все ради тебя, Ондина. Все ради тебя».

Наконец постриженный, гладко выбритый, одетый с иголочки и благоухающий ароматической водой Сверр с букетом синих ирисов в руке постучал в комнату своей избранницы. Никогда еще он так не нервничал, как в эти секунды накануне важного, судьбоносного признания.

Наконец постриженный, гладко выбритый, одетый с иголочки и благоухающий ароматической водой Сверр с букетом синих ирисов в руке постучал в комнату своей избранницы. Никогда еще он так не нервничал, как в эти секунды накануне важного, судьбоносного признания.

Раздались шаги — в горле пересохло, сердце взбесилось. Дверь открылась, и при виде Ондины вся заготовленная речь вылетела из головы. В который раз за утро Сверр почувствовал себя дураком: стоит на пороге расфуфыренный, судорожно сжимает в кулаке вонючий веник, а сказать ничего не может, только таращится и напоминает себе, что надо дышать. Зеленый юнец какой-то.

— Я войду?

Даже от звука собственного голоса, глухого и тихого, стало стыдно. Где тот грозный генерал, которого боялись демоны? Где бесстрашный боец, прошедший войну? Что за трусливый пес его заменил?

Ондина посторонилась, пропустив Сверра в свою девичью обитель, а затем взглянула на букет в его руке и угрожающе сдвинула рыжие бровки.

— Опять вы за свое, Ваше Превосходительство. Сказала же, не буду я вашей любовницей. Очень обидно, что вы принимаете меня за особу легкого поведения. А я достойная девушка, жду единственного и с мужчинами до свадьбы не путаюсь.

— Да нет же, — поморщился генерал. — Ты все неправильно поняла.

— А как еще понимать? Зачем вы носите мне подарки? Платье, белье нижнее — срам какой, цветы вот?

Сверр раздраженно опустил взгляд на синие ирисы, будто винил их в том, что Ондина его отчитывает. Никогда не ухаживал за женщинами. Никогда не испытывал ни к одной и доли тех чувств, что к своей служанке. Вожделение — да. Нежность и желание заботиться — нет. Обычно он покупал любовь и теперь, когда привычная схема перестала работать, растерялся.

— Ондина, это просто цветы. — Он опустил букет на комод и жестом предложил избраннице сесть на кровать, сам устроился рядом на колченогом стуле.

Как же мало в комнате мебели! Его истинная пара заслуживает лучшего. Она не должна жить в таком клоповнике.

— Господин генерал, — рыжая упрямица уперла руки в бока, — если вы опять предложите мне отношения, я навсегда уйду личной служанкой к Его Высочеству принцу.

Сверр поморщился. Зверь внутри ревниво зарычал. Не будет его женщина прислуживать другому мужчине! Нечего ей делать рядом с Арквэном.

Ондина так и осталась на ногах. Стояла, хмурилась и возмущенно сопела. Холодная, неприступная. Настоящая оскорбленная добродетель.

Как с ней сложно! Надо скорее сказать ей правду.

Перед тем как прыгнуть с головой в омут, Сверр набрал полную грудь воздуха и медленно выпустил его через рот.

— Ондина, я тебя люблю.

Прозвучало неискренне. Наверное, потому что он не привык и не хотел говорить о своих чувствах, но переступил через себя, чтобы смягчить сердце Ондины. Однако то не смягчилось.

— Знаю я эти ваши мужские уловки, — избранница больше не упирала руки в бока, а скрестила их на груди. — Все вы красиво поете, когда вам что-то нужно. Думаете, сказали: «Люблю» — и я уши развесила, вся растаяла и счастливой лужицей стекла к вашим ногам? Нет. Выберите себе другую жертву, господин генерал. В мою постель вы не заберетесь.

Вот же упрямая девчонка!

Сверр мысленно выругался.

Пришло время вытащить из рукава главный козырь.

«Выберите себе другую жертву. Ишь, колючка! Сейчас ты убедишься в серьезности моих намерений».

Нервным движением Сверр оттянул в сторону воротник рубашки, показав Ондине светящийся ошейник на горле.

— Что это? — вздохнула она. — Магия? Похоже на ритуальные рисунки, что набивают на теле моряки из человеческих городов. Только у вас они светятся.

— Это метка истинности, — объяснил Сверр, чувствуя растущее внутри напряжение.

Что скажет Ондина, когда узнает, что она избранница волка? Как отреагирует на эту ошеломительную новость?

Он даже дышать перестал в ожидании ее слов.

— О! Так вы нашли свою пару? — служанка растерянно заморгала. — Тогда почему…

На ее лице отразилась лихорадочная работа мысли. Похоже, она пыталась сопоставить увиденный на его шее узор истинности и услышанное: «Люблю».

— О, — снова выдохнула Ондина, кажется, начиная понимать, в чем дело.

Сверр дернул уголком губ, слишком взволнованный, чтобы улыбнуться по-настоящему.

— Да, Ондина, ты — моя истинная пара.

И тут она наконец села. Ноги ее подкосились, и шокированная бедняжка рухнула на кровать, словно куль с бельем для стирки.

— Я не предлагаю тебе отношения. Не собираюсь делать своей любовницей. Все очень серьезно. Возможно, ты не знаешь всех нюансов истинности, так я расскажу. Только ты можешь родить мне ребенка. Только с тобой с этих пор я могу быть близок.

Ондина покраснела.

— Не в любовницы я тебя хочу, а в законные жены. Ты согласна?

Истинная?

Я истинная генерала Канагана, этого наглого волка, то и дело подбивавшего ко мне клинья?

Не успела я отойти от одной поразительной новости, как тут же последовала другая. Меня звали замуж. И кто звал! Мужчина, не столь давно заявлявший, что никогда на мне не женится.

От шока я потеряла дар речи и просто хлопала ресницами, пытаясь собрать разбегающиеся мысли в кучу.

Тем временем хвостатый смотрел на меня, затаив дыхание, так словно от моего ответа зависела его судьба. Синие глаза блестели. На дне зрачков, будто под толщей темной воды, кружились и пульсировали золотистые искры. Плечи были напряжены, пальцы комкали ткань штанов на коленях, на горле, между острым кадыком и распахнутым воротом рубахи мерцал ошейник из незнакомых символов.