Серебро в костях
Шрифт:
Эмрис вдохнул. Его глаза горели — и эта жажда отзывалась эхом во мне.
— Я должна идти за Верховной Жрицей, — прошептала я. — Мне нужно как-то забрать у неё атам и кольцо.
Он наклонился ближе, чтобы наши лица были вровень. Наше дыхание стало одним.
— Но, — сказала я, — мне кажется, ты должен сначала поцеловать меня.
Его губы мягко скользнули по моим.
— Есть идеи, насколько сильно я этого хочу?
Я сократила оставшееся расстояние, сама впившись в его губы.
И на мгновение я снова оказалась в Тинтагеле, на границе между суровой землёй и ледяным морем. Волны
Это было как первое прикосновение к Единому Видению. Когда невидимое прячется в видимом. Как лучи света, пробивающиеся сквозь густой лесной полог. Как сон и пробуждение.
Его тело, твёрдое от напряжения, стало мягким, податливым рядом со мной. И больше не было мыслей — только прикосновения. Его кожа. Его губы. Его жёсткие волосы, скользящие под моими пальцами. Я целовала его — и он целовал меня.
Руки искали. Губы утешали и обещали. Отчаянно и нежно.
Вдвоём. Одни. Пока, наконец, не пришёл сон.
Глава 40
На следующее утро первой проснулась я — как раз вовремя, чтобы увидеть, как серый свет медленно заливает пространство у двери. Тело ломило, но в голове стояла редкая ясность. Я чувствовала себя отдохнувшей, словно плыла по тёплой, успокаивающей волне.
Я всё ещё была прижата к Эмрису, к его источнику тепла, наши ноги переплетены. Чтобы отстраниться от медленного подъёма и опускания его груди, от этого тихого, убаюкивающего тепла, мне пришлось напрячь всю свою силу воли.
Холодный воздух резал нос, и без его тепла казался ещё пронзительнее. Сквозь открытую дверь внутрь уже начала пробираться тонкая пелена серого снега, медленно засыпая следы нашего ночного костра.
И тут меня накрыло осознание — куда более леденящее. Снег, вероятно, стёр и следы ревенанта.
Опершись на ладонь, я наклонилась к Эмрису, украдкой бросив на него последний взгляд. Сердце болезненно сжалось от мальчишеской мягкости его спящего лица. Я коснулась губ — вспоминая… — и тут же поморщилась от того, насколько слащавыми стали мои мысли.
Я потянулась за бурдюком с водой, сделала несколько глотков, умыла лицо и руки остатками воды, а потом взяла кусок хлеба, который Эмрис предлагал накануне. Он уже зачерствел, но я была голодна до дрожи.
Набравшись смелости, я провела кончиком пальца по его щеке. Щетина стала ощутимее, грубее, чем ночью.
Щёки вспыхнули. Он застонал, уткнувшись лицом в одеяло и вытянув руку, будто ища меня. Я вложила в его раскрытую ладонь оставшуюся половину хлеба, и он тихо рассмеялся.
— Ладно, ладно, — пробормотал он, потирая лицо второй рукой и приподнимаясь. Щёки у него покраснели, он поправил одеяла у себя на коленях. — Дай мне только… прийти в себя.
Он отвернулся, сделал несколько глотков воды. В этой тишине неловкость начала подтачивать меня изнутри. Я потянулась к своим ботинкам — он, должно быть, снял их ночью, — радуясь, что они почти высохли, и только немного болели, когда я затягивала шнурки на больной ноге.
— Эй, — мягко сказал Эмрис.
— И тебе привет.
Когда я повернулась,
он поймал моё лицо ладонью и наклонился, прижимая губы к моим. Я задержалась в этом поцелуе, чуть расслабившись, просто ощущая шершавую щетину на его коже. Когда он отстранился, с дурацкой, слишком красивой улыбкой, я наконец поняла, почему он всё ещё не встал и так вцепился в куртку, прикрывающую его колени, — и расхохоталась.— А, — простонал он с полусмехом. — Я всего лишь мужчина, и ты на меня влияешь.
— Пошли, — сказала я, качая головой. — Нам нужно выдвигаться.
— Дай сначала посмотреть твою руку, — отозвался он. — А потом взлетаем, Птичка.
Его прикосновения были умелыми, когда он снял подсохшие листья и вновь нанёс мазь, но в них уже была другая близость. Пальцы нежно скользили по коже, пока он проверял аккуратный шов, который сам же и наложил. Рана выглядела злобно, но почти не пульсировала, пока я её не трогала.
Его пальцы легко скользнули к плечу, затем к ключице и чуть потянули вырез рубашки вниз, открывая край уродливого знака смерти над сердцем. Лоб Эмриса нахмурился. Я заставила себя не дёрнуться, не отстраниться, когда он провёл пальцем по форме, похожей на звезду.
— Что случилось? — прошептал он.
Я не могла. Не это.
Я вложила между нами свою раненую руку. Эмрис тут же переключил внимание на неё.
— Как ты добиваешься, чтобы листья повязки оставались такими зелёными? — спросила я, наблюдая, как изгибаются его тёмные ресницы. — Как ты вообще всё это узнал?
— На твоё уклонение — моё уклонение, — усмехнулся он, чмокнув меня напоследок.
Осторожно, он помог мне подняться с твёрдого пола. Мир на мгновение закружился, но он удержал нас обоих и натянул свой свитер мне через голову.
— Он тебе нужен, — попыталась возразить я.
— Нет, он нужен тебе, — отрезал он и помог надеть куртку.
Мы собрали наши скромные вещи, но замерли в дверях, прежде чем снять защитные чары. Ледяной ветер поцеловал мои щеки, когда я посмотрела в пустой, замерший лес.
— Как ты хочешь это сделать? — спросил он.
Жар подступил к горлу, заливая лицо.
— Мы могли бы… пока не говорить другим. Пока не разберёмся, что это вообще. Люди всё усложняют, а я…
Я запнулась, увидев, как его улыбка расцвела в наглую, самодовольную ухмылку.
— Я вообще-то спрашивал про Верховную Жрицу, — сказал он, наклоняясь ближе. — Но приятно знать, что я тоже произвожу впечатление.
Теперь уже я застонала. И оттолкнула его, пылая от стыда.
— Нам нужно проверить, остались ли какие-то следы, — сказала я. — Кажется, она двигалась на север, но теперь кто знает, где она. — Я вспомнила странную грацию, с которой существо — ревенант — скользило над водой и по земле, и в голову закралась новая мысль: — Может, нам будет проще выследить Детей. Она ведь их к себе призвала, не так ли?
— Похоже на то, — кивнул Эмрис. — Думаешь, это она их создала? Она же знала кое-что о друидской магии смерти.
Для создания ревенанта достаточно было незавершённого дела и присутствия магии в теле. В отличие от существ, её форма могла изменяться и восстанавливаться. Убить её будет непросто.