Серебром и солнцем
Шрифт:
– Ты должен будешь передать Макте: новая война за дар начинается, и в ней ему выгоднее принять сторону охотников. Они ставят своей конечной целью исцеление земли страха от проклятия carere morte, а значит и исцеление Макты. Он сможет спокойно уйти, получив старый долг - украденную жизнь.
– А ведь это и правда возможно! - воскликнул тогда воодушевившийся Винсент.
– Если тебе уже известно имя нового избранного, ты можешь просто сообщить его Макте. Старейший получит с него свой долг и уйдет. И проклятие carere morte исчезнет! Так
– Увы, Линтер, есть множество препятствий этому, казалось бы, самому простому пути. Проклятие Макты не таково, как у его детей. Пока не закрыты все долги Арденсов и каждого из carere morte, избранный не сможет вернуть Макте его жизнь. Видишь ли, избранный - не единственный ее владелец, все мы - охотники, вампиры, Арденсы самим своим существованием держим Макту в заложниках.
– То-есть, прежде все мы должны поубивать друга друга, так что ли?!
Хортор улыбнулся замороженной улыбкой, подошедшей больше carere morte:
– Или поубивать... или договориться. И начало переговорам должен положить ты, Линтер.
– Ну еще бы! - и он тихо добавил, вспомнив Латэ, - ведь Мира у вас!
– Ради Миры, Винсент. Ради того, чтобы она исцелилась...
– Глава ордена хочет предложить тебе союз, - сказал сейчас Винсент темноте леса. - У вас одна цель: вы оба хотите избавить землю страха от проклятия. Вы можете здорово помочь друг другу. Глава ордена придумал, как снять с Арденсов долг, тяготеющий не только над ними, но и над тобой. А если этот опыт не удастся - он обещает отдать их тебе для осуществления мести. Ты знаешь, в ордене есть подробнейшие карты родословной Лазара. Они могут стать твоими.
– Чего же глава ордена хочет от меня?
– Защити избранного! Помоги нам укрыть его сейчас от вампиров Дэви! И, когда все долги Арденсов будут закрыты, а все желающие исцеления carere morte получат его, избранный вернет тебе твою потерянную жизнь! -
Винсент совсем не боялся, говоря это. Может, потому, что не один десяток раз проговорил это сам себе, и не одну сотню часов все обдумал...
– Почему я не могу сразу сказать Макте имя избранного? Он не может пожелать уничтожить его, ведь тот - носитель его жизни!
– Потому что Первый непредсказуем. А имя избранного - не то имя, которое стоит кричать на каждм перекрестке.
– И... если ритуал снятия метки не удастся, ты, правда, отдашь ему Арденсов? ...Всех?! В жертву?!
– Придется, - опять замороженная улыбка, напоминающая оскал владыки вампиров, такая странная, ужасающая на живом лице молодого главы ордена. Винсент содрогается: неужели, война уже началась... и растушевала краски, размыла черты противников, сделав их единой серо-стальной смертоносной машиной?
– Но к тому времени, когда придется, жертв будет уже немало, Линтер, и эти затерются в сонме прочих...
– Избранный?!
– тьма впереди заволновалась, заклубилась, переплетая полосы и струи тени.
– Значит, главе ордена уже известно имя избранного?!
–
Это он тебе скажет, если ты согласишься...– заторопился Винсент. А тьма выплеснулась из чащобы, перекрученные щупальца потянулись к нему. ''Хорошо, что я не знаю имя избранного,'' - подумал он, но больше уже ничего не успел. Жгучая боль, точно по венам пустили воду из Источника… Он не удержался от крика.
«Твоё проклятие часть меня. Бесполезно сопротивляться», - спокойный голос Макты.
''Я знаю не больше того, что сказал тебе! Отпусти!'' - но смешок старейшего вампира ледяными болезненными иглами вонзился в мозг:
''Твоя хозяйка знает''.
–
Первый уже шёл… невидимым коридором, соединяющим раба со своей создательницей.
«Не тронь её! Не она отправила меня следить за тобой... Это орден... И я сам!»
Суть их разговора стала уже не важна. Он весь переполнился ужасом за Миру, которую своим сопровождением Первого, сам того не осознавая, подвергал страшной опасности. А Старейший продолжал продвигаться к Мире. Винсент пытался преграждать ему дорогу, но это было так же нелепо, как заступать путь огню в сухом лесу. В теле, поддерживаемом лишь проклятием, хозяином был Макта.
Винсент пытался вызвать Первого на разговор... Бесполезно! Макта уже перешёл черту, дальше которой сам Винсент не мог заглянуть. Различим стал образ Миры, а петляющая нить пути вытянулась в короткую струну. Последние шаги, и поток мыслей и чувств хозяйки накрыл Винсента с головой. Сам он не мог бы услышать их, но сейчас Первый позволил ему это. Макта настаивал, чтобы Винсент слушал это! Старейший тянул к златовласой вампирше пальцы…
«Не тронь её!
– Винсент осёкся, поняв, что обращается не к тому. – Мира! Мира, беги от него!»
Она поняла, кто зовёт её, вздрогнула, заозиралась. Юноша едва выпутался из сетей её воспоминаний. Главным образом каждого из них был он, Винсент, главной эмоцией – её, Миры, вина и боль. Винсент поймал взгляд вампирши: умоляющий и робкий. Она увидела его – через сотню миль, их разделяющую. Но что сказать ей? Куда «беги!»? Разве можно сбежать от своего проклятия? - и Винсент снова кричал, молил Первого:
– Не трогай её! Не убивай её! Они ни при чём, совсем ни при чём! Она давно закрыла путь ко мне. Оставь её!
– и нечленораздельный вопль: Старейший уже коснулся проклятия Миры… Коснулся и дёрнулся назад, точно обжёгшись.
«Она охотница? Охотница и вампирша… - интересно».
Винсент горячо поблагодарил Латэ, когда-то настоявшего на посвящении Миры в орден. Защита охотников, конечно, не была непреодолимой преградой для Старейшего, но она остановила его на некоторое время.
– Оставь её, – Винсент постарался говорить спокойно. – Она упрямая, как ты. Она хорошая… Она ищет дар, так что ж? Она никому не даст уничтожить его и не даст загрязнить его вампирским проклятием. Однажды дар вернётся к тебе, и Мира приближает этот день своими усилиями. Оставь её!
Внял ли Старейший его словам или просто поленился ломать защиту охотницы-вампирши, но Макта отступил. Мгновение – и они оба стояли в чёрном ночном лесу: закутанный в алую мантию древний вампир, всесильный, но более всего жаждущий небытия, и хрупкая марионетка, в щегольском светлом костюме так похожая на статуэтку и такая же пустая внутри.
– Ты странная кукла, - заметил Макта. – Беспокоишься о хозяйке, но это не её страх, и даже не тревога куклы за то, что смерть кукловода перережет ниточки марионетки.