Шаг за шагом вслед за ал-Фарйаком

Дело в том, что однажды я съел целое блюдо бургуля{168} и почувствовал тошноту. Как раз в тот день меня посетил один эмир. А известно, что с эмирами всегда нужно соглашаться, даже если у тебя другое мнение. Он увидел, что мне плохо, и спросил что случилось. Я рассказал. Он воскликнул: «Я сейчас же пришлю к тебе своего врача, очень искусного, он несколько дней назад приехал из Парижа. Если бы не это, я не сделал бы его своим семейным врачом». Я объяснил ему, что обычно легкие недомогания я вылечиваю сам за несколько дней с помощью диеты и покоя. Возможно, и на этот раз все обойдется без врача. Врачи, как мне кажется, никогда не могут точно определить, чем болен пациент, ставят диагноз только когда он уже готов испустить дух и прописывают то одно лекарство, то другое. Эмир сказал: «Чтобы не запустить болезнь, нужно вызвать врача немедленно». Он не переставал меня уговаривать, и я сдался и послал слугу за врачом. При этом я подумал, что у нас радушный хозяин силком заставит гостя есть, но я не слышал, чтобы кого-то насильно заставляли лечиться. Подумав это, я не сдержал смеха.

— Чему ты смеешься? — спросил эмир.

— Так, ничему, — ответил я.

— Ничему не смеются, обязательно должна быть причина.

— Я вспомнил о враче, который пришел к больному и сказал его семье: Дай вам Господь силы пережить утрату. Они ответили: Но он еще не умер. Врач сказал: Умрет, если Богу будет угодно. Я вспомнил это и засмеялся.

— Не бойся, мой врач не таков. К тому же ты не женат, и у тебя нет семьи, которой можно было бы сказать подобные слова.

Слуга не замедлил привести врача, который выглядел более больным, чем я, и худобой напоминал скелет. У него явно не было работы, которая вынуждала бы его выходить из дома. Придя, он сразу же прощупал мой пульс, посмотрел язык, нахмурился и, глядя в землю, пробурчал что-то невнятное. Потом поднял голову и приказал моему слуге принести таз. Я спросил, что он собирается делать и почему не посоветуется со мной, ведь я хозяин своего тела. Он коротко ответил: «Кровопускание или могила». «Побойся Бога, шейх, — сказал я, — это просто бургуль с мясом, блюдо, которое называют кубайба»{169}. «Знаю, знаю, — сказал врач, — вы, сирийцы, его обожаете. Я ел его в вашей стране на поминках раз сто». «Да, да, — подтвердил я, — это кубба, вы ведь тоже добавляете ее в тесто». «В моем тесте, — заявил врач, — куббе нет места»! Я обернулся к эмиру и засмеялся, но мне показалось, что он тоже ничего не понял. Короче говоря, оба они, врач и эмир, продолжали спорить со мной, пока я не сдался и не протянул руку, чтобы мне отворили кровь. Ланцет вошел в руку, как нож в арбуз. Кровь брызнула струей и залила врачу глаза. Он отпустил мою руку и отошел вымыть лицо, а когда спустя мгновение вернулся, я уже лежал в обмороке. Слуга обрызгивал меня померанцевой водой, эмир спокойно созерцал дым, поднимавшийся от его трубки, а доктор стоял рядом с ним. Когда я очнулся, он перевязал мою руку и удалился вместе с эмиром, сказав мне: «Будь осторожен, я скоро вернусь». Я же повторял про себя: Не приведи Господь!

На следующий день врач вернулся с пучком травы под мышкой. Я спросил, что это за трава. Он ответил: для промываний. Я сказал, что с меня довольно и того, что было, но он заявил, что эмир настаивает на промывании, если не для моей пользы, то из уважения к нему. Я подумал: так и быть, из уважения к эмиру соглашусь на одно промывание, хотя он снова нарушает обычай. Обычай требует, чтобы хозяин уговаривал посетителя во имя Господа, его ангелов, пророков, священных книг, Судного дня и Воскресения что-то съесть или выпить. А тут посетитель уговаривает меня сделать промывание. Я вытерпел промывание, а на следующий день врач снова явился с коробочкой в руке. «Что это?» — спросил я. «Это слабительное, которое я готовлю для эмира». Я проглотил слабительное.

На другой день врач вернулся с пустыми руками. Я обрадовался и сказал ему, что совсем обессилел от его слабительного. Он же велел мне принять очень горячую ванну, чтобы пропотеть, сообщив, что испробовал этот метод на людях эмира и нашел его весьма полезным после приема слабительного. Он сам нагрел воды и помог мне забраться в заранее приготовленную ванну. Я влез в горячую воду и сразу же обварился и потерял сознание. Меня вынули еле живого, и слуга с трудом привел меня в чувство душистыми снадобьями.

Назавтра врач опять не принес с собой ничего, и я снова обрадовался, подумав, что лечение его помогло, и я уже здоров. Он спросил, как я себя чувствую. «Как видишь», — ответил я. «Вижу что все еще болен. Требуется кровопускание». Эти его слова обрушились на меня, как каменная глыба, свалившаяся с вершины горы. «Ты хочешь, чтобы повторилось то, что было со мной в первый раз? Когда же все это закончится?» — ужаснулся я. «Когда мое лечение, — сказал он, — полностью избавит тебя от болезни». «Да, — воскликнул я, — но прежде всего я должен избавиться от тебя, а потом я сам позабочусь о своей крови и жизни». Набравшись смелости, я продолжил: «Передай эмиру, что я, слава Богу, холост. Так почему же он пытается отправить меня поскорее на тот свет?» Он сначала не понял, потом сказал: «Я хочу сделать тебе кровопускание, а не причинить тебе зло». «А я не хочу кровопускания и оставь меня в покое».

Он повернулся ко мне спиной и ушел. Но не преминул прислать мне счет за лечение на пятьсот пиастров. Он утверждал, что траву которой он лечит, собирают специально нанятые для этого феллахи в деревнях, хотя точно такая же трава растет на стенах каирских домов. Но этим он не ограничился и пригрозил мне, что если я откажусь оплатить счет, как отказался от второго кровопускания, то он передаст дело в канцелярию его консула. Я оплатил счет до пиастра, а про себя повторял: Да не благословит Господь тот час, когда мы увидели лица иностранцев и их задницы.

Сейчас я, слава Богу, чувствую себя лучше и хочу встретиться с твоим другом. Но перед тем как его пригласить, надо оказать ему уважение. Он велел своему слуге выбрать из своих костюмов самый лучший и отнести его ал-Фарйаку, который к тому времени уже обзавелся шляпой. И написал ему краткое послание, содержащее несколько стихотворных бейтов и приглашение посетить его на следующий день, о чем будет подробно рассказано в следующей главе.

11

ИСПОЛНЕНИЕ ОБЕЩАННОГО

У ал-Фарйака был друг, тоже сириец, который время от времени его навещал. Когда пришел слуга с посланием и подарком от хаваги{170}, он как раз находился у него и сказал: «Я пойду вместе с тобой к этому великодушному хаваге, о котором я уже наслышан и хочу увидеть его». «Но удобно ли, — возразил ал-Фарйак, — приглашенному приводить с собой еще кого-то?» Друг ответил: «Ничего, у франков это принято, и в Египте тоже гость может привести с собой кого угодно. А если по дороге им встретится кто-то из знакомых, они могут и его взять с собой, встретится другой и тоже присоединяется к ним, так что приходят в гости целой компанией. Главное, чтобы в ней не было женщин. Все они свободно общаются с хозяином, и он радушно их принимает. И ни одного из них не спросит, какая нужда его привела и есть ли у него рекомендательное письмо, в каком квартале он живет, как зовут его жену или сестру и сколько им лет. Это твои друзья-франки ведут себя подобным образом. Не опасайся никаких проявлений неудовольствия со стороны хозяина. К тому же мы, как и он, люди образованные, и это нас уравнивает». Ал-Фарйака эти слова убедили, и они отправились в гости вдвоем. Ал-Фарйак нарядился и надел большую чалму. При этом он вспомнил свою сирийскую чалму и злосчастное падение с лошади. Когда же они пришли в дом хаваги, были там радушно встречены, обменялись взаимными приветствиями и наилучшими пожеланиями, как это принято и у знати, и у простолюдинов, и расселись по предложенным им местам, хавага сказал ал-Фарйаку: «Я очень рад твоему приезду в наши края и считаю знакомство с тобой милостью Всевышнего. Как сказал поэт:

Говорят, женитьба величайшее наслаждение, но это явное заблуждение.

Руку помощи нуждающемуся протянуть и тебе приятно, и ему облегчение.

Я не говорю, что ты во мне нуждаешься, однако из твоей жалобы я понял, что тебе нужен достойный человек, который посочувствовал бы тебе, успокоил и разделил с тобой твои огорчения. И я счел своим долгом помочь тебе хотя бы сочувствием или советом, тем более, что ты, как я понимаю, всей душой стремишься к знаниям и не чужд поэзии. Правда, не все в твоем письме мне понравилось, но сейчас не время критиковать и оценивать.

Скажи мне, пожалуйста, какие книги о литературе ты читал?» Друг ал-Фарйака опередил его с ответом, сказав: «Он прочел книгу „Изучение нерешенных вопросов“»{171}. На что хавага возразил: «Ты поторопился с ответом. Это книга не о литературе, а о грамматике. Однако вы, выученики горных школ{172}, полагаете, что прочитавший эту книгу уже постиг все тонкости арабского языка и больше не нуждается ни в каких грамматиках, книгах о литературе и комментариях к текстам? Тот из вас, кто хочет украсить свою книгу или речь, выбирает, боясь запутаться в падежах, избитые, приевшиеся рифмы, употребляет слабые, невыразительные метафоры и сравнения и затертые выражения, наполняя их невнятными словами и неуклюжими мыслями, не умеет правильно использовать трехбуквенные или четырехбуквенные глаголы и найти нужные предлоги».

Слушая хавагу, ал-Фарйак вспомнил, как митрополит говорил человеку с утробным голосом{173}: «Я вставил в нее». Он пересказал эти слова хаваге, и тот залился смехом и затопал ногами по полу. А успокоившись, сказал: «Да, во всех церковных книгах много подобных непростительных ошибок. В одной книге я прочел, что некий монах был столь смиренным, что когда мимо него проходил настоятель, он вставал и «вытягивался на него», вместо «вытягивался перед ним». А другой, узнав, что некая монахиня обладала чудотворными способностями, постоянно испытывал «желание к ней» вместо «желание видеть ее». А еще один долгое время отсутствовал в своем монастыре, а когда вернулся, узнал, что прежний настоятель умер и его место занял другой. Новый настоятель, поговорив с монахом и благословив его, поручил ему будить монахов на молитву по ночам, но переписчик вместо «будить» написал «рубить». А об одном митрополите было написано, что когда он читал проповедь в церкви, то «приземлял» каждого слушающего, вместо «вразумлял». Таких примеров не счесть. Даже в Евангелии слова пророков искажаются неграмотными переводчиками. В Евангелии от Матфея, к примеру, слова Христа: «‹…› многие придут под именем Моим, и будут говорить: я Христос»{174} переводятся так: «Остерегайтесь обмана, многие называются моим именем и выдают себя за Христа, не верьте им». Большая разница между двумя фразами! А в Послании Святого апостола Павла к Тимофею сказано: «Пусть будут диаконы мужьями одной жены»{175}, что звучит по-арабски непристойно.